Александр Лебедев: Охота на банкира

Как ни странно, перевод – тоже важная штука, хотя и нетворческая. Я старался, брал внеурочную работу, не спал по ночам и за службу получил грамоту от председателя КГБ СССР Владимира Крючкова. Вдобавок подучил португальский и итальянский.

В тот момент на высшем политическом уровне нашего руководства – полагаю, у Андропова, – возникло мнение, что мы плохо понимаем загнивающую капиталистическую систему Запада. Уже которое десятилетие она загнивала, но все как-то не рушилась, а даже наоборот. У СССР в этом соревновании проблемы только накапливались, но власть занималась аутотренингом, убеждая себя, что болезни нет, потому что теоретически ее быть не должно. Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов стал задавать вопросы. Позвал наиболее близких к себе людей, ответственных за борьбу с капитализмом, и спросил: «Вы твердите, что уже наступил третий этап общего кризиса капитализма. И на этом этапе он точно погибнет. Но у меня такое впечатление, что все не так однозначно. Вы можете мне объяснить, почему растет внешний долг СССР, а мы ничего про это не знаем? Почему цены на зерно высокие, а на нефть – низкие? Почему зерно мы покупаем в Штатах и Канаде? Почему валютные курсы не в нашу пользу? Почему мы технологически сильно отстаем? Почему наши расчеты со странами социалистического лагеря невыгодны для нас?» Но товарищи ответов либо не знали, либо не готовы были отвечать.

Вопросы свалились на Академию наук. Академики поджали хвосты, понимая, что за правду их по голове не погладят, к тому же это секретные темы и трогать их нельзя. Андропов обратился в разведку. Разведка – ни в зуб ногой. В результате родилась идея создать маленький отдел в информационно-аналитическом управлении КГБ, которое раньше обрабатывало экономические данные. Под это меня и сманили из АН СССР, потом отправили в ссылку, но в итоге взяли на работу. В какой-то момент молодого сотрудника заметил начальник управления Николай Сергеевич Леонов. К нему попали мои переводы на финансовую тему, и он оценил уровень моего владения предметом: «Так вы экономист? Нам нужны экономисты в отдел». С опозданием в три года я был аттестован.

Задача аналитика в управлении заключалась в том, чтобы сортировать тонны информации, которую добывают и приносят оперативники, выбрасывать мусор, а из полезного материала составлять короткие записки. Это и есть тот продукт, который поступает к руководству разведки, а оттуда, в свою очередь, – к руководству страны, если руководители разведки сочтут нужным о чем-то конкретном доложить.Как любило говорить руководство, «надо писать так, чтобы и дураку было понятно». Формат «доклада дуракам» нередко доходил до половины страницы, но обычно позволялось развернуть тему на 2–3 страницы. «Без отрыва от производства» я окончил Краснознаменный институт КГБ, получив капитанские погоны.

Начальник ПГУ Леонид Шебаршин одобрил мою кандидатуру для работы в резидентуре. Как положено, меня устроили в МИД, где я на полном серьезе проработал почти год. Народ на Смоленской площади сначала не прочухал, кто я такой. Общительный парень, дружески треплется с сотрудниками… Но месяца через три кто-то им стукнул, что я из «конторы глубинного бурения». В один прекрасный день прихожу на работу, а там какие-то каменные рожи сидят и каждый думает: «Мать-перемать, я ему ничего такого не сказал?..» Они же не знали, по какой я линии – разведки или контрразведки. С внедрением под крышу МИДа я явно перестарался. Но потом отношения наладились.

После работы в МИДе меня, как дипломата, отправили в должности атташе в посольство в Лондоне. Уже истекало время империи, бушевала перестройка, страна менялась на глазах. Моя семья жила по месту службы, но я каждый год прилетал на месяц в Москву в отпуск, тем более что билеты оплачивались. По вечерам мы смотрели программу «Взгляд», читали новости в газетах, которые тогда начали писать правду.

Я специализировался на финансовой и экономической информации и завел неплохие связи не по профилю в лондонском Сити, познакомился со многими руководителями банков и компаний. В то время в Союзе как раз нарождался предпринимательский класс. Товарищи, заработавшие первые шальные деньги, почувствовали тягу к поездкам в столицу финансового мира. Как сотрудник посольства, курирующий экономические вопросы, я их опекал. Кто-то сам приходил на улицу Кенсингтон-Пэлас-Гарденс, кого-то я встречал в Хитроу, кого-то возил на своем маленьком «фордике», а кто-то даже жил у меня дома.