Жюстин - Этим утром я решила перестать есть

Я мечтала иметь при росте один метр семьдесят сантиметров постоянный тридцать восьмой размер одежды. Это невозможно и опасно в период подросткового становления организма. Я не могу простить журналам того, что они публикуют на своих страницах лишь тонкие силуэты. Я не могу простить известным магазинам Европы того, что они предлагают подросткам одежду лишь тридцать четвертого, тридцать шестого и на крайний случай тридцать восьмого размера…

Я не могу простить сумасшедшим от диеты того, что они предлагают по сходной цене целый набор средств для похудения без усилий. Авторам — их бесконечные статьи о необходимости худеть перед наступлением лета. Я не могу простить моде открытый живот, демонстрацию стрингов и вес в сорок пять килограммов при любом росте. При невыполнении данных условий тебя никто не замечает.

Погрузившемуся в эту систему человеку чрезвычайно трудно выйти из нее. Ментальная анорексия — это не мода, не игра, не спортивный клуб. Это страшная болезнь, и, как любая страшная болезнь, она чревата последствиями, которые, вылечившись, я пытаюсь, насколько возможно, сгладить. Шрамы остались и у меня, и у моей семьи.

Сегодня я пытаюсь подвести итог, не обвиняя никого. Ни в коем случае не обвиняя никого. В лоне моей семьи, чей портрет я набросала, в период моего детства и раннего отрочества образовался, я думаю, сгусток взаимного недопонимания, усиленный моими личными особенностями и приведший меня к отклонению от нормы. Я склонна к покорности и поддаюсь внушению. Капризна. Я живу, подчиняясь чужой воле, говорит мой дорогой профессор, собственнически любя других. Я боюсь жизни, ищу поддержки в маниакальных ритуалах, мной руководят требования посторонних. И я долго, очень долго не могла смириться со своим телом, потому что хотела сделать его таким, каким желала его видеть чужая воля. Я хотела изменить внешний вид тела, которое мне не подходило.

Теперь я хочу жить свободно, неся за все полную ответственность, обрезав семейную пуповину, но и не откидывая ее прочь. Я говорю об этом по-прежнему с некоторым страхом в душе, не зная, хватит ли у меня сил на осуществление своего решения.

Я пытаюсь в семнадцать лет нагнать упущенное из-за болезни время, отыграться за отрочество, в течение которого бунтовала невпопад. Вместе того чтобы уйти от опеки и авторитета родителей, как это делают нормальные подростки в кризисном возрасте, моя борьба вылилась в причинение зла себе самой. Ничто не могло заменить мне власть над собственным телом, которое я пыталась уничтожить.

Я где-то прочла, что анорексички не восприимчивы к психотерапии. Когда я разместила свой блог в Интернете, я пыталась быть там совершенно искренней, и, думаю, в большинстве сообщений мне это удалось. Но искренность не имеет ничего общего с открытостью, а группы слова ни в коем случае не заменяют углубленной терапии. Только сегодня, через три года после начала точившей меня изнутри болезни, я начинаю догадываться о том, что есть пути к пониманию, есть тропинки, ведущие к выходу из лабиринта, в который я сама себя заключила. С моим склонным к крайностям характером я пустилась во все тяжкие, обуреваемая желанием стать красивой и любимой. Я сделалась семейным тираном, перекладывающим на близких тяжесть своей болезни, вынуждающим их думать только об этом. Я хотела царствовать, пусть даже став королевой смерти и неся лишь разрушение.

У моей матери из-за этого был нервный срыв.

Я упрекала ее за холодность, недостаток ласки и нежности, в которых очень нуждалась. Слишком нуждалась. В период беременности мной моя мама потеряла свою собственную мать, впала в депрессию и позже не смогла одарить меня достаточным вниманием. Я судила ее, не будучи для этого еще достаточно интеллектуально развитой. Мама была обессилена, часто плакала и постоянно следила за мной, за что я ее тоже упрекала. У меня до сих пор стоит в ушах собственный крик:

— Ты не страдаешь, как я! Вы не страдаете, как я! Я говорила только о себе: о своем плохом самочувствии, о приступах тревоги, о слезах в своей комнате после еды. Постоянно ставить все под сомнение — это так тяжело! Так ужасно не быть больше счастливой, как прежде. Я и сейчас слышу, как мама говорит мне:

— Жюстин, дай мне убрать со стола и вымыть посуду! Дай мне выполнить мои обязанности! Ты же не одна в доме. Я тоже хочу это сделать.

Другими словами: я существую, я — твоя мать, твой отец — мой муж, ты — моя дочь!

Не отдавая себе в том отчета, я занимала ее место. Желая стать как можно ближе к супружеской паре моих родителей, я едва их не разлучила, провоцируя бесконечные споры. Они сделали для меня все. Они отреагировали очень быстро, они смогли вынести меня тогда, когда я была невыносимой, и я благодарю их за это.