Вокруг Света: Журнал "Вокруг Света" №1 за 2006 год

В скверах по сторонам оперного театра отметим памятники: несколько манерную по пластике бронзовую фигуру Захария Палиашвили (скульптор М. Бердзенишвили) и классический бюст Акакия Церетели, признанный одной их лучших работ Якова Николадзе, — обнаженный торс, слегка закинутая голова и отрешенный взгляд небожителя, устремленный на Святую гору, придают изваянию старца сходство с Гомером, каким рисует его воображение.

Не доходя до оперного театра, в неприметном проулке минуем маленькую гостиницу «Ипари», удобную местоположением и ценой (60$)! А после театра проходим мимо самого аскетичного на нарядном проспекте, по-спартански сурового дома — это бывший кадетский корпус: в его простоте и строгости — порода и подлинность.

И вот перед нами самое монументальное строение на всем пути, несомненная удача Алексея Щусева — возведенный в 1938 году грузинский филиал Института марксизма-ленинизма. Коммунисты руководствовались идеологией и, что ни говори, умели внедрять ее в массы. Именно этим целям служит строго-торжественное сооружение с десятью мощными гранитными колоннами, высоким цоколем, выложенным базальтом, и оптимистично светлыми стенами, облицованными розоватым туфом.

Фриз здания украшен барельефами все того же Якова Николадзе.

Ретро

С начала прогулки уже в третий раз прозвучало это имя. В детстве мне не раз довелось видеть замечательного скульптора: мой двоюродный брат был женат на его дочери и мэтр изредка наносил визиты новой родне.

Как сейчас вижу перед собой маленького, тщедушного старика с худым, пожалуй, даже изможденным лицом, пергаментно морщинистой кожей и бородкой буланже; в костюме-тройке коричневого цвета, со свисающей из жилета серебряной цепочкой; запомнился окружавший его как аура густой и мягкий запах отличного одеколона с экзотическим оттенком то ли ванили, то ли сандала…

В один из визитов родня заставила меня спеть для гостя, у меня был звонкий мальчишеский дискант. Я «выдал» свою коронную «Санта Лючию», да еще по-итальянски: дескать, и мы не ногой сморкаемся. Уже и не помню, где подхватил мнимоитальянские слова: «Сульмаре лючика, лястро де аргенто…» — и дальше в том же роде. Старик слушал доброжелательно и серьезно, без тени улыбки. Когда мальчишеский дискант взмывал вверх, его брови тоже приподымались, бороздя лоб глубокими складками. Но вот я кончил. Не вставая со стула, он взял меня за плечи, удивительно бережно и твердо — у старика были сильные руки скульптора. «Ты не совсем правильно произносишь итальянские слова, — сказал он. — Слушай внимательно!..» И запел сам — шатким дребезжащим тенорком, тщательно артикулируя.

Таким образом, в тот, теперь уже давний, день я, можно сказать, сподобился прикосновения Родена. Прошлое не так далеко, как кажется, нас связывают с ним золотые нити.

Рядом с бывшим Институтом марксизма-ленинизма (нынче тут располагается Конституционный суд) установлен памятник Мерабу Мамардашвили — это взволнованная и, я бы сказал, задушевная работа Э. Неизвестного, посвященная памяти друга. Преждевременная смерть мыслителя стала серьезной потерей для Грузии: при политическом темпераменте, вдруг пробудившемся в философе, его интеллектуальный потенциал мог послужить стране в трудную годину. В этом очерке уместно вспомнить, что он думал о своей родине (право же, проспект, по которому мы идем, не только ее порождение, но и отображение).

«У меня всегда было ощущение одного таланта, свойственного пространству, в котором я родился. Я бы назвал это талантом жизни или талантом незаконной радости. Я ощущал его в людях, меня окружавших, в воздухе, и в себе это ощущал, правда, упрекая себя в некоторой тяжеловесности по сравнению со своими земляками. Радость же наша была именно легкой и воистину незаконной: вот нет, казалось бы, никаких причин, чтобы радоваться, а мы устраиваем радостный пир из ничего. И вот эта незаконная радость вопреки всему есть нота того пространства, в котором я родился». Где-то здесь, в центре праздничного пространства, обретался винный погреб, в котором с Маяковским случился забавный эпизод. Его рассказал мне однокашник и соратник Командора по ЛЕФу Виссарион Жгенти.

Ретро

«Маяковский пригласил нас с приятелем в ресторан. Втроем сели за стол. Официант принес вина и почему-то поставил четыре стакана. Маяковский задержал его и говорит: «Или одного человека принеси, или один стакан унеси». Официант не понял. Тогда Маяковский переиначил: «Или уведи стакан, или приведи человека». «Мне показалось, что он стал забывать грузинский, — подытожил Виссарион Давидович. — Хотя это могло быть и игрой слов. В предреволюционном Питере он уговаривал поэта Надирадзе вместо концерта знаменитого оперного певца Батистини пойти в кафе поэтов: «Там хоть послушаешь стихи, а твой Батистини просто «батис твини» (по-грузински «утиные мозги»).