Буренин Николай: Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»

Бабушка торжественно выплывала из внутренних покоев, а монашки вставали и кланялись в пояс. Прачка Авдотьюшка, бывшая одновременно и личной горничной хозяйки, подсчитывала монашек и выдавала каждой по гривеннику.

Это были, так сказать, “задворки”, предназначенные для “черной кости”. Другая картина открывалась в парадных комнатах, где принимали высшую церковную знать - архимандритов, архиереев, а по особо торжественным дням и самого митрополита.

В рождество и пасху приезжали целые хоры из разных монастырей. Когда они заканчивали свою программу, регенту вручался конверт с вознаграждением. В столовой накрывался большой стол с обильными яствами. Особенно радушно принимала бабушка монахов Сергиевской пустыни, где находились могилы деда и родственников. Нрав у этих монахов был весьма веселый. При хозяйке они еще старались сохранять строгость и скромность, приличествующие их сану, но когда та уходила, превращали “порося в карася” и набрасывались на обильные яства, запрещенные монастырским уставом, усердно запивая их крепкими напитками.

Посещали нас и “князья церкви”. Хорошо запомнилась мне “священная особа” митрополита Исидора. Был он очень стар, с лицом, похожим на комок пыльной тряпки. Приезжал митрополит на четырех лошадях, запряженных цугом, в карете с большими зеркальными стеклами. На огромных козлах, покрытых сукном, расшитым золотом и шелками, восседал кучер, на одной из передних лошадей сидел форейтор, а на запятках стоял лакей. Все трое были в ливреях, таких же богатых, как сукно на козлах. Словом, приезд “князя церкви” представлял собой эффектное зрелище.

Когда карета приближалась к подъезду, люди около дома выстраивались в две шеренги.

Из парадной дверипо ковру, простертом навстречу митрополиту, выходили мои дяди тетки. Они брали митрополита под ручки, осторожно высаживали его из кареты и бережно вели, точно опасались, что он рассыплется или растает в их руках. Сама бабушка ожидала митрополита всегда на верхней площадке лестницы.

После короткого отдыха Исидора приглашали в столовую. Здесь для него было приготовлено большое, обитое шелком кресло. Все родственники и гости рассаживались за столом по рангам. Мы, дети, попадали на конец стола, вместе с многочисленными приживалками, которых милостиво допускали к парадным обедам.

Совершали мы и ответные визиты митрополиту. Случалось это обычно в один из праздничных дней, когда в церкви Александро-Невской лавры происходила парадная служба. Мы удивлялись, как торжественно выглядел здесь этот маленький, неказистый старичок с дряблым, сморщенным лицом, В сияющей митре, весь утопая в золотом парчовом облачении, окруженный множеством архимандритов, дьяконов и прислужников, в дыме ладана и в свете тысяч паникадил и свечей, митрополит Исидор в самом деле казался лицом, осененным благодатью.

После службы мы шли по бесчисленным коридорам в покои Исидора. Здесь митрополит оставался в простецкой коломянковой рясе и вновь превращался в довольно-таки жалкого, уродливого старичка. Особенно смешны были его волосы, заплетенные в косицу. Она торчала сзади, как у бабкиной приживалки-хромоногой Евдокеюшки.

Разоблачившись, митрополит отдыхал в кресле, а вокруг него толпились всякие мужчины и женщины. Как сейчас помню одну нашу родственницу, сравнительно молодую женщину. Сидя в своем пышном платье на скамеечке у ног митрополита, она умиленно на него смотрела, время от времени брала его руку, гладила ее и шептала, словно в исступлении: “Владыка, душечка. Владыка, ангел…”

Исидор вначале терпеливо относился к ней, но потом вдруг рассердился, вырвал руку и обозвал свою усердную почитательницу-кликушу дурой. Нам, детям, эта сцена доставила искреннее удовольствие. Мы не могли удержаться от смеха.

Часто устраивались приемы и в честь другого представителя высшей церковной знати - экзарха Грузии Павла. В противоположность кукольному сухонькому Исидору, Павел был мужчиной необъятной толщины. На его расплывшемся самодовольном лице поблескивали маленькие, бесцветные злые глазки. Его темно-лиловая тяжелая бархатная ряса была усеяна на груди драгоценными камнями и орденами. Обеды в его честь длились очень долго. И сам он, и все другие много и жадно ели и пили.

Трудно подсчитать, сколько перебывало у нас “святейших особ”, монахов и священников. Как коршуны или воронье, слетались они со всех сторон на лакомую добычу.

К духовным особам бабушка относилась высокомерно, без тени почтительности. Только одного из представителей церкви она очень боялась. Это был знаменитый в свое время священник-изувер Иоанн Кронштадтский. Когда он являлся, властная старуха бледнела, руки у нее начинали дрожать, и она не знала,куда его усадить.