Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

Теперь эту песню поет вся Абхазия, а сухумский поэт Игорь Хварцкия вспоминает, как предложил простуженному Саше отлежаться у него дома, а он бы тем временем воевал с его автоматом, и тот ни за что не согласился: «ты, говорит, еще не обстрелян». Как перевел Саша его стихи «Судьба», про растение агаву, которое живет двадцать пять лет, раз в жизни цветет пркрасными белыми цветами и, оставив семена, умирает:

— И теперь я понял — он не случайно выбрал именно эти стихи для перевода. Наверное, предчувствовал свою судьбу: в 26 лет, как метеор, вспыхнув, пролетел в небе над Абхазией и сгорел. И думаю, что именно здесь, а не в Москве, начнется его путь к бессмертию, к славе, к которой он никогда не стремился, но жизнь делает свое, обычно это так и бывает. Русский поэт погиб в Абхазии — как будто все очень просто. Но это все не так просто…

Конечно, не просто — легко умирать за идею, но только поэтам дано умереть за любовь. И не надо памятников, милый Виссарион, нет лучше памятника для Саши, чем деревянный крест в весеннем парке и восковые магнолии, потому что мы идем сквозь револьверный и минометный лай, чтобы никто не тужил о песне, потому что эту песню теперь поет вся его Абхазия…

От линии фронта до Нижней Эшеры — два-три километра по петляющей дороге, а напрямик — еще ближе. В бывшем военном санатории, где сейчас расположен эвакосортировочный пункт для раненых, из-за ежедневных обстрелов не осталось ни одного целого стекла — как мрачно шутит Лев Аргун, «избушка без окон, без дверей». У входа — штабель окровавленных носилок. Хозяйка «избушки» — начальник штаба медико-санитарного батальона Виктория Хашиг.

Медико-санитарный батальон — это 65 женщин-санинструкторов, шоферы «Скорых», также владеющие приемами оказания первой помощи и персонал сортировочных пунктов. Из полевых сестер только четверо — профессиональные медсестры, остальным пришлось обучаться по ходу дела. Все добровольцы, возраст — от восемнадцати и старше, почти все потеряли родных. Воинские подразделения на Гумистинском фронте сменяются каждые две недели, но санинструкторы до последнего времени неотлучно находились на передовой, многие — с первого дня войны.

Если для парней в войне есть некая доля романтики, то к этим девушкам она оборачивается самой тяжелой и страшной стороной. Вика считает, что ужаснее всего, когда война становится привычкой, героизм — повседневностью:

— Но без этой привычки было бы совсем невозможно работать — ведь каждый день под обстрелом. Нам достается все, мы разве что не стреляем, ведь Красный Крест и оружие — несовместимы. Конечно, если будут убивать меня или раненого, придется защищаться, однако направленно стрелять я не пойду, и никто из наших девчонок не пойдет. Я считаю, что лучше спасти одного нашего раненого, чем убить 20 гру… солдат противника.

(Кстати, запинка у Вики очень характерная. Ее коллега, анестезиолог Новоафонского госпиталя Андрей Тужба говорит: «наши оппоненты». Вообще здесь, в непосредственной близости от фронта, люди красивы и сдержанны: они заняты делом. Пылкие речи о патриотизме и ненависти — это все в тылу).

— Вика, война никогда не улучшала нравы, а тут девушки одни среди мужчин. Не обижают их?

— Наоборот, носят на руках, пылинку с них готовы сдуть, потому что в самых тяжелых ситуациях девчонки рядом — и ребята уже так не боятся. Наши девочки все героические, даже не знаю, о ком тебе рассказать. Вот Инга Габния — худенькая, маленькая, лет двадцать ей, не больше. Во время боевых действий в Верхней Эшере перетащила по сплошь обстреливаемому мосту на наш берег семерых раненых. Или Виолетта Тонесян — она вместе с шофером под гранатометным огнем раненых выносила, когда их «Скорую» на мосту подбили.