Йохен Ланг - Протоколы Эйхмана.Записи допросов в Израиле

ЭЙХМАН. Эти подробности... Я их уже не помню.

ЛЕСС. Кастнер сообщает, что 26 ноября 1944г. Бехер вернулся из ставки Гиммлера и сообщил ему, что Гиммлер дал телеграфное распоряжение прекратить пешие марши из Будапешта. На совещании, состоявшемся после 27 ноября, вы высказались, согласно сообщению д-ра Кастнера, следующим образом - я цитирую: "Эйхман снова взялся за свое. "Да, - сказал он, - я это все предвидел. Я без конца предупреждал Бехера чтобы он не давал водить себя за нос. Могу вам сказать теперь только одно: телеграфируйте в Швейцарию, чтобы они навели порядок! Если в течение 48 часов у меня не будет положительного ответа от вас, я велю угробить весь еврейской сброд в Будапеште".

ЭЙХМАН. Это опять... опять так театрально! Они там... там что-то про "сброд". Такое слово... Да у меня за все эти годы язык не повернулся ни разу... Ни разу! Это... это сплошная ложь. От начала до конца!

ЛЕТОПИСЕЦ. Навести порядок, считал Эйхман, надо было в торге, который с согласия Гиммлера затеял Бехер со швейцарским посредником "Джойнт" - организации американских евреев по оказанию помощи. Благодаря ей несколько сот венгерских евреев, отобранных д-ром Кастнером, уже прибыли через концентрационный лагерь Берген-Бельзен в Швейцарию, чтобы уехать оттуда в Палестину. Однако причитающаяся за это немцам оплата в валюте, о чем была договоренность, не поступила. Поэтому Эйхман и грозит "угробить всех". Если в конце войны Швейцария, годами соблюдавшая нейтралитет, нередко - слишком старательно, тем не менее не чинила препятствий этому "обмену", то задержки с переводом валюты свидетельствуют, что, в отличие от Эйхмана, в Швейцарии рассчитывали на скорое поражение Гитлера. Именно поэтому швейцарский консул Шарль Лютц, как и шведский банкир Валленберг, мог раздавать временные паспорта людям, плетущимся пешком из Будапешта в Вену. Но венгерская жандармерия принимала эти документы во внимание далеко не всегда, а немцы вообще не обращали на них внимания. Все же у того, кто имел такой паспорт, оставался шанс попасть в особый лагерь, отдельно от других депортируемых. А Рауль Валленберг, вероятно, заплатил жизнью за свою гуманитарную деятельность; он остался в Венгрии, чтобы защищать евреев, когда немецкие войска уходили и вступала Красная Армия. С тех пор он исчез. Позже появились свидетели, которые якобы видели его в заключении в Советском Союзе.

Надзиратель в тюрьме Рамле,контролирует заключенного Эйхмана

ЭЙХМАН. Будапешт постепенно превращался во фронтовой город. О работе, тем более об эвакуации евреев нечего было и думать. Надо было готовиться к военным действиям, о чем я мечтал уже долгие годы. Чем ближе подходила линия фронта, чем сильнее становился обстрел, тем мне было спокойней и радостней, я был буквально окрылен. Своих людей я давно отпустил. Со мной остался только водитель, я уже ничего не делал, только следил за сводками и ждал с нетерпением, когда меня позовут к военному коменданту. А вместо этого появился... В общем, мне снова не повезло. Пока я все это переварил, наступило 24 декабря. После полудня мне пришлось убираться с последней машиной из Будапешта. Таков был приказ.

ЛЕСС. Что вы хотите этим сказать?

ЭЙХМАН. Если бы меня убило, то тогда все равно. Но если я остался жив или был ранен, то должен был действовать. Хотя в то время многое было мне уже безразлично. Приходилось искать объезды, потому что дорогу обстреливала русская артиллерия, я ночевал где-то в пути, потому что мы продвигались страшно медленно, потому что дорога была забита сгоревшими машинами, мертвыми лошадьми и прочей рухлядью. Я тогда явился... кажется, это было в... в Оденбурге, на первый или второй день Рождества, в штаб командующего полицией безопасности и СД на новом месте; там считали, что я погиб. И оттуда двинулся в Берлин.

ЛЕСС. На вашу прежнюю службу в гестапо?

ЭЙХМАН. Прибыл я в первые дни января 45-го. Здесь уже тоже вряд ли можно было думать о серьезной работе. Непрерывные бомбежки с воздуха, все новые разрушения. Снова и снова с трудом восстанавливали линии связи, а на следующую ночь связь снова рвалась. Без связи нечего было и думать о нормальной работе. Я уже вообще не занимался делами гестапо, потому что мной тоже никто уже не интересовался. Находился я больше среди развалин, чем за письменным столом, потому что меня интересовало... как соорудить укрепление, чтобы взять его стоило противнику как можно больше крови. Только об этом были обуревавшие меня мысли. На развалинах вокруг моей службы на Курфюрстенштрассе я велел ставить противотанковые заграждения из трамвайных рельсов, устраивать гнезда для своих - создать оборону.