Дуглас Престон - Флорентийский монстр

— Скорее, кидайте все сюда и выходите.

Специ сбросил все в мешок и повернулся к двери, но охранник загородил выход. Оставалось еще одно унижение.

— Вы должны прибрать свою камеру.

Специ решил, что это шутка.

— Я сюда не просился, — сказал он, — и был помещен сюда незаконно. Если ее нужно убрать, убирайте сами.

Охранник прищурился, дернул стальную дверь, оттолкнув Специ, и захлопнул ее. Повернул ключ и сказал:

— Если вам здесь так нравится, оставайтесь!

Специ не верил своим глазам.

Он схватился за решетку.

— Слушай, ты, кретин, мне известно твое имя, и если ты меня сейчас же не выпустишь, я обвиню тебя в незаконном заключении. Понял? Я доложу о твоем поведении.

Охранник помедлил, сделал еще несколько нерешительных шагов к своему посту, потом медленно развернулся, подошел к двери и, словно из милости, повернул ключ. Специ проводили к другому охраннику с каменным лицом, а тот провел его в приемную.

— Почему вы меня не выпускаете? — спросил Специ.

— Надо еще подписать кое-какие бумаги, и… — охранник запнулся. — Сложности с поддержанием общественного порядка снаружи.

Специ наконец вышел из тюрьмы Капанне, держа в руках большой мешок для мусора, и его встретил приветственный клич толпы журналистов и зевак. Никколо позвонил мне первым.

— Невероятное известие! — крикнул он. — Специ на свободе!

Мы со Специ долго проговорили в тот день. Он сказал, что собирается поехать с Мириам к морю, только они вдвоем.

— Но всего на несколько дней, — добавил он. — Миньини вытаскивает меня обратно в Перуджу для нового допроса, назначенного на 4 мая.

— В связи с чем? — ахнул я.

— Готовит против меня новые обвинения.

Миньини не стал даже дожидаться письменного оформления решения трибунала. Он опротестовал освобождение Специ в Верховном суде.

Я задал вопрос, который мучил меня не первую неделю.

— Зачем Руокко это сделал? Зачем выдумал те железные ящички?

— Руокко в самом деле знавал Антонио Винчи. Он сказал, что слышал о ящичках от Игнацио. Игнацио для сардов — нечто вроде "падрино"… Я после нашего освобождения не говорил с Руокко, так что не знаю, сам Руокко все выдумал или его каким-то образом запутал Игнацио. Руокко мог сделать это ради денег — я временами давал ему несколько евро на расходы, на бензин для машины, но много никогда не платил. Но он достаточно наказан — попал в тюрьму как мой "сообщник". Как знать, может, он и не лгал.

— А при чем тут вилла Биббиани?

— Скорее всего, чистая случайность. А может, сарды в самом деле использовали те домики как тайники.

Специ позвонил мне 4 мая сразу после допроса. Он был в восторге.

— Дуг, — сказал он, давясь от смеха, — роскошный допрос. Просто красота. Одна из лучших минут моей жизни.

— Расскажи…

— Этим утром, — сказал Специ, — мои адвокаты посадили меня в машину, и мы остановились у стойки с газетами. Я не поверил своим глазам, когда увидел заголовки. Они сейчас у меня. Я вам прочитаю.

Он выдержал театральную паузу.

— "Глава ГИДЕС, Джуттари, обвиняется в фальсификации улик!" Bello, [10] Прекрасно (ит.). э?

Я восторженно расхохотался.

— Фантастико. Что он натворил?

— Я тут ни при чем. Говорят, он подделал запись разговора с кем-то еще по делу Флорентийского Монстра — с важной персоной, с судьей. Но это еще не самое лучшее. Я сложил газету так, чтобы виден был заголовок, и с ней вошел в кабинет Миньини на допрос. Сел и положил газету на колени, повернув заголовком к Миньини.

— И что он сделал, когда увидел?

— Он не увидел! Миньини ни разу не взглянул на меня, он все время смотрел в сторону. Допрос не затянулся — я сослался на свое право не отвечать на вопросы, тем и кончилось. За пять минут. Забавно, что стенограф видел заголовок. Он все время вытягивал шею, словно черепаха, стараясь его прочесть, а потом бедняга всеми силами постарался показать на него Миньини. Безуспешно. Я только вышел, еще был в коридоре, когда дверь его кабинета распахнулась и карабинер бросился вниз по лестнице к газетной стойке. — Марио злорадно рассмеялся. — Видно, Миньини с утра не читал газет. И ничего не знал.

У кабинета государственного обвинителя дожидалась конца короткого допроса толпа журналистов. Под жужжание и треск камер Специ развернул газету и показал всем заголовок.

— Других комментариев сегодня не будет.

— Я же говорил, — сказал мне на следующий день граф Никколо. — Джуттари свалился. Вы своей кампанией опозорили, sputtanato, итальянскую юстицию перед всем миром, едва не выставили на всеобщее посмешище. Им дела нет до Специ и его прав. Они просто хотят как можно скорее с этим покончить. Сохранить лицо, сохранить лицо! Единственное, что меня удивляет — как быстро все развернулось. Мой дорогой Дуглас, для Джуттари это начало конца. Как быстро качается маятник!