1. Приговор Верховного Трибунала в отношении к подсудимым: Гоцу, Донскому, Герштейну, Гендельману — Грабовскому, Лихачу, Н.Иванову, Е.Ратнер-Элькинд, Тимофееву, Морозову, Агапову, Альтовскому и Е.Ивановой-Ирановой, приговоренным к высшей мере наказания, утвердить, но исполнение приостановить.
Если партия социалистов-революционеров фактически и на деле прекратит подпольно — заговорщическую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех своих руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать.
Наоборот: применение партии социалистов-революционеров методов вооруженной борьбы против рабоче-крестьянской власти неизбежно поведет к расстрелу осужденных вдохновителей и организаторов контрреволюционного террора и мятежа.
Как приговоренные к высшей мере наказания, так и присужденные к долгосрочному заключению остаются в строгом заключении.
В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Ставской, Дашевского и Игнатьева ходатайство Верховного Трибунала о полном освобождении их от наказания удовлетворить."
14 января 1924 года Президиум ЦИК Союза ССР вновь рассмотрел вопрос об осужденных эсерах и заменил им высшую меру наказания — расстрел — лишением свободы сроком на 5 лет, а остальным сократил сроки лишения свободы наполовину.
Абрам Рафаилович Гоц находился в местах "не столь отдаленных" — в далекой Сибири. Президиум ЦИК Союза ССР 14 января 1924 года заменил ему высшую меру наказания — расстрел — пятилетним заключением. Два года он уже отсидел, осталось еще три. Работал то на лесопилке, то на разгрузке железнодорожных вагонов, то переписывал какие-то ведомости и наряды в тюремной канцелярии. Скучать не приходилось. Но едва Гоц оказывался в камере, ему становилось не по себе. "Так долго продолжаться не может…". Едва успел подумать — звякнула тяжелая задвижка. В дверной глазок просунулась газета. Гоц жадно схватил ее, развернул. Номер августовский. На первой полосе выделялось правительственное сообщение, набранное крупным шрифтом: "В двадцатых числах августа, — говорилось в нем, — на территории Советской России ОГПУ был задержан… Савинков Борис Викторович, один из самых непримиримых и активных врагов Рабоче-Крестьянской России. /Савинков задержан с фальшивым паспортом на имя В.И.Степанова/".
Гоц замер. Перехватило дыхание. Не верилось, не укладывалось в голове. Перечитал снова. Да, все верно. Савинков Борис Викторович… "Последний из могикан" попался! Гоц знал Савинкова. Вместе начинали работать на революцию. Из одного гнезда вылетали. Можно сказать, из одного эсеровского яйца вылуплялись. Согретого бабушкой Екатериной Брешко-Брешковской. Азы террора проходили в школе Евно Азефа и, как впоследствии оказалось, под зорким оком Департамента полиции. Горькая эта пилюля не забывалась.
…И этот человек у большевиков на Лубянке! Наверняка, не обошлось без Григория Семенова. Гоц не позавидовал Борису Викторовичу. Еще и еще раз перечитал правительственное сообщение. Стал прикидывать, как бы следовало Савинкову вести себя на предстоящем процессе. А в том, что процесс состоится — Гоц не сомневался. Далеко до Москвы — не докричишься. Не услышит. Писать? Куда? Ах, если бы это было возможно! Скольких бы ошибок Савинков избежал… И все же Савинкову хотелось верить. И, словно отвечая настроению Гоца, выглянуло солнце, ударило в "пятикопеечное окно", и на обшарпанной стене камеры замельтешил "зайчик".
Фанатичные люди всегда рассчитывают на чудо. И Гоц встряхнулся. Повеселел. Возможно то, чего не удалось достигнуть ему на своем процессе, сделает Савинков. Самолюбив. К тому же — удачлив. Опытный политик, талантливый писатель, изощренный полемист… Не обойдет его фортуна стороной. И на скамье подсудимых не ударит в грязь лицом перед Западом…
А вдруг большевики побоятся? Предпочтут избежать огласки? Савинков есть Савинков. Проведут закрытый процесс. Без лишнего шума. Без посторонних глаз. И чтобы ни говорил Савинков, навсегда будет похоронено в архивах. Со временем и от них ничего не останется. Трухлявой станет бумага. Выцветут буквы и прощай — прости зажигательные речи "кавалергарда революции" — идеолога белой эмиграции…
Вопреки прогнозам Гоца, процесс по делу Б.В.Савинкова был открытым. О суде над знаменитым террористом подробно писалось в газетах. Гоц недоумевал. Ничего не мог понять. Савинкова ли допрашивали? Он ли на суде произносил такие речи? В своем ли он уме? Неужели поднял белый флаг?
Читать дальше