Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

В конце января, устроившись в магазине, народовольцы решают на­чать рыть подкоп... И в том же январе месяце произошло событие, о котором Достоевский никогда не узнает, но которое наверняка очень взволновало бы автора «Бесов».

Герои его неосуществленного романа получили письмо от героя ро­мана осуществленного: «бес» Нечаев написал письмо народовольцам!.. И это письмо потрясло их и горячо обсуждалось народовольцами.

Он воскрес из небытия — герой романа «Бесы» — восемь лет назад похороненный в каземате, в одиночной камере.

Сей фантастический человек сумел превратить своих тюремщиков в своих... курьеров! Причем тюремщиков главной тюремной цитадели Рос­сии — секретного дома Алексеевского равелина Петропавловской кре­пости. Через окошечко в двери камеры Нечаев начал вести разговоры со скучающими охранниками. Бывший учитель Закона Божьего умел гово­рить с простыми людьми. Он объяснил им, что сам он — мученик, пост­радавший за народ, исполнявший заветы Христа — служить бедным. При этом он внушал им веру в свое тайное могущество. И однажды его проде­монстрировал. Это была та пощечина самому шефу жандармов генерал-адъютанту свиты Александру Потапову, вставшему после этого на колени! С того момента Нечаев мог преспокойно рассказывать охранникам о высоких покровителях, о том, что за него горой стоит сам наследник. И Нечаев принадлежит к его партии, потому и пострадал. И партия ис­тинного христианина цесаревича вскоре победит Антихриста Александра II. «Наш орел» — так стали называть охранники могущественного зак­люченного.

И Нечаев отправляет охранников со своим письмом к народоволь­цам. Они свято верят, что несут его письмо сторонникам могуществен­ной партии наследника престола... Так они доставили письмо Нечаева народовольцам.

Это случилось в последний месяц жизни Достоевского. «В один из трескучих морозных вечеров», как вспоминала Вера Фиг­нер, на одной из нелегальных квартир народовольцы читали первое письмо Нечаева.

Нечаев обращался к ним, «как революционер, выбывший из строя — к товарищам, находившимся на свободе». «Письмо Нечаева носило строго деловой характер — просто и прямо Нечаев ставил вопрос о своем освобождении» (Вера Фигнер).

«Освобождать!» — единодушно кричат все собравшиеся с «необык­новенным душевным подъемом».

Обсуждаются фантастические варианты побега Нечаева. Через ка­нализацию во время прогулки заключенных или захватив царскую се­мью во время богослужения в Петропавловском соборе с помощью верных Нечаеву охранников и так далее.

И народовольцы пишут ответ Нечаеву с предложениями плана по­бега. Так начинается эта переписка — наших «алёш Карамазовых» с «бесом».

Но когда Нечаев узнает, что народовольцы готовят цареубийство, он пишет: «Обо мне забудьте на время и занимайтесь своим делом, за которым я буду следить издали с величайшим интересом». Как и народовольцы, он тоже верит, что после убийства царя начнется восстание народа.

Вера Фигнер вспоминала: «Удивительное впечатление производило это письмо: исчезало все темным пятном лежавшее на личности Неча­ева... вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева»... («Ложь» — это пролитая кровь студента Иванова, провокация с про­кламациями, отправившая в тюрьму множество молодых людей, до­бывание компрометирующих документов с целью шантажа и так да­лее.) «Оставался разум, не померкший в долголетнем одиночестве зас­тенка; оставалась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни».

И Фигнер была права... Когда-то они были невозможно далеки от Не­чаева, но теперь они к нему столь же невозможно приблизились. Они ведь уже выполняли программу «Катехизиса». Как он мечтал, они со­здали организацию террора, основанную на тотальном подчинении. Как он и призывал, научились беспощадно убивать невинных вместе с виновными — убеждать динамитом врагов революции, как он учил — проникали «во все учреждения и даже в Зимний дворец».

И впоследствии, после убийства царя, на процессе народовольцев, когда прокурор заговорил о царской крови, о невинных людях, став­ших жертвой взрыва, раздался оглушительный нарочитый хохот Же­лябова. И прокурор сказал фразу, которую будет повторять вся Россия: «Когда люди плачут, Желябовы смеются».

Нечаевская мораль: «чем хуже жизнь народная, тем лучше для дела революции» — уже давно стала их моралью. Недаром их сейчас так пугали преобразования Лорис-Меликова и они так спешили убить царя.