Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

И кто они ? Сколько их? Как и многие в Петербурге, царь должен был задавать себе этот безответный вопрос. И все чаще видели, как он сидел в апатии часами в кабинете — и вдруг в ярости швырял канде­лябр в стену. Или вместо утренней прогулки угрюмо ходил по беско­нечной анфиладе дворца. Затворник в собственной столице.

По городу ходила сплетня, что во время «прогулки по анфиладе» император увидел, как кавалергард, охранявший вход в апартаменты, что-то быстро спрятал за спиной. И царь тотчас выстрелил, а это была папироска.

Такие сплетни распространял про него теперь двор. Его не люби­ли — точнее уже не боялись не любить. И ненавидели ее.

Но надо было решаться. И он решился... Он поселил Катю с детьми на третьем этаже дворца, там, где были камер-юнкерские комнаты и комна­ты фрейлин. (Далеко от покоев Маши, которые были на втором этаже). В этом не было ничего нового. И при деде императоре Павле, и при дяде Александре, и при отце во дворце жили их любовницы. Это не считалось непристойным, ибо никто не смел обсуждать. Но теперь — гласность. Теперь разучились бояться.

И тотчас возникла сплетня, будто Катя и дети живут прямо над Императрицей — и несчастная, больная, старая императрица слышит над собой беготню его незаконных детей.

При всех этих сплетнях пребывание княгини во дворце считалось... тайной!

Его министр двора Александр Адлерберг сменил на этом посту своего престарелого отца. Как мы уже писали, Саша Адлерберг воспитывался вместе с государем. Среди придворных только Адлерберг имел право вхо­дить к императору без доклада и называть его по имени. Этого права не было у великих князей. Но министр двора, который обязан был знать, что происходит во дворце, «из скромности» должен делать вид что ничего не знает о княгине Долгорукой!

Как рассказывал впоследствии сам Адлерберг военному министру Милютину: «Когда государь решился переместить княжну Долгору­кую в Зимний дворец, он призвал к себе коменданта генерал-майора Дельсаля и дал ему непосредственно все приказания, прибавив, чтобы мне ничего об этом не говорил. Само собой разумеется, что приказа­ние это не могло быть исполнено в точности. (И император это отлич­но знал! — Э.Р.) ...Но я был признателен государю... По какому-то чув­ству приличия, по какой-то утонченной деликатности при наших, могу сказать, дружеских отношениях с самого детства, Государь ничего мне не говорил об этом щекотливом предмете, а я показывал вид, что ниче­го не знаю...»

ИМПЕРАТРИЦА

Императрица разительно изменилась — скелет, обтянутый кожей... Бо­лезнь быстро прогрессировала после покушения Соловьева. Но еще быстрее — после переезда во дворец «той женщины». Александр сам ей сказал об этом. Императрица промолчала. Теперь больная жила затворницей в окружении постаревших вместе с нею фрейлин. Она проводила в постели целые дни, и когда ее пы­тались развлекать, усмехаясь, говорила: «Зачем этот пикник у одра?» Она боялась, что с ней заговорят о «той женщине»... И дабы этого не случилось, невзначай рассказала фрейлинам, как одна из любимых фрейлин покойной императрицы намекнула ей о связи Николая I с Нелидовой. И, усмехаясь тонкими губами, добавила: «Если бы я услышала подоб­ное разоблачение, я не смогла бы больше встречаться с этой фрейлиной». Эти слова «святой» послужили всем уроком.

Император приходил к ней все реже и реже. Ее апартаменты: пара­дный альков, обитый алым штофом, мраморные девичьи лица кариатид над кушеткой, где лежит днем ее иссохшее невесомое тело... Салатная столовая, куда он все реже приходит пить кофе. И золотая гостиная, куда она выходит пройтись, опираясь на руку фрейлины. Горят свечи... Горят золотые стены... Золотая клетка, куда он поселил ее... Она ему прощает. Призванная прощать, она ни разу не проронила ни жалобы, ни обвинений. Тайну страданий и унижений, как и положено супругам пылких Романовых, она унесет в могилу.

Смерть была близко, пора было подводить итоги. Свой долг, ради которого везли немецких принцесс в постели русских царей, она хорошо исполнила. Она родила ему трех сыновей, но ее любимец умер. Кто-то, еще в средние века, проклял их гессенский род. И как проклятье, наследником стал нелюбимый сын... Гигант с грузным бесформенным телом, простонародным приплюснутом носом. Шутка природы. Нужно было долго жениться русским царям на немецких принцессах... чтобы родить такого! И все в Саше — истинно крестьянское: его медленный ум, нечеловеческая звериная сила, его отвращение к Европе.