Евгений Гришковец - Театр отчаяния. Отчаянный театр

Но стоило перестать размышлять о чём-то конкретном и практическом, как мысль извивалась и я снова и снова уходил в театр…

«Надо бы обязательно вставить в рассказ описание, как мальчик идёт в школу… Зимой… У меня была куртка, которая от мороза твердела и шелестела ужасно… Этот шелест утром перед школой мешал жить, как зубная боль… Нет… Погоди… Таких курток было немного… А девчонки вообще их не носили… Про эту куртку лучше со сцены не говорить… Многие не поймут… Стоп! Стоп!.. С какой сцены?.. Опомнись!.. Где ты найдёшь сцену в Калининграде? Кто тебя на неё пустит?.. Всё!.. Всё-о-о-о!..»

Я мучительно боролся с театром в себе. Я хотел быть на новом месте, в новом городе, счастливым! Счастливым от комфорта и достатка. Фантазировал машину, которую куплю. Обязательно весёлую машину нарядного цвета. Научусь её водить. На этой машине я хотел ехать к морю, доезжать и идти в дюны и чтобы дочь бежала впереди… а жена чуть-чуть сзади. Я оглядывался бы, и мы улыбались бы друг другу.

С театром ничего подобного не получилось бы! Я это знал. С театром были связаны яркие радости, но короткие… После которых шли мучения, мучения, тоска и невозможность быть счастливым от простых вещей. Простых! Таких, как вкусная еда, путешествия, детективный фильм дома перед сном, чемпионат мира по футболу, разговоры с приятелями о всякой ерунде далеко за полночь, покупка новой мебели…

Я ехал по укрытой ночной тьмой сибирской равнине и искренне надеялся, что смогу жить спокойно, разумно, удобно и счастливо. Без театра и искусства. Я думал, что смогу оставить его в прошлом. Что оно меня отпустит, как отпустил родной город.

Я не знал и не мог знать тогда в дороге, что буквально скоро, вот-вот, уже в подступающем августе, случится жёсткий экономический кризис и накопления, на которые я рассчитывал скромно, но достойно прожить минимум год-полтора, растают, испарятся, улетучатся. Что меньше чем через месяц мы своим маленьким семейством окажемся в ловушке полного безденежья в незнакомом городе в резко изменившихся условиях.

Я, фантазируя о поездках к морю, не мог предположить, что отец будет подбрасывать денег, как стипендию, не спрашивая, о чём я думал, на что рассчитывал и что намерен делать дальше… Что жена пойдёт работать за крошечную зарплату секретарём, а дочь долго будет спрашивать, когда мы поедем обратно. Обратно домой…

Я не знал, что театр никуда меня не отпустит, а юридическая элита не получит в свои ряды модного адвоката в моём лице. Безденежье перечеркнёт все идиотские планы, связанные с процветанием в кущах юриспруденции.

Я буду подолгу сидеть один в квартире с окнами на сквер, смотреть на свои беспомощные руки, которые ничего не умеют, слушать, как мощный ветер, налетающий из балтийских морских далей, рвёт осенние листья с непривычных мне каштанов и вязов, и думать о том, как лучше рассказать, как точнее передать ощущения мальчика, идущего зимой в школу.

Жена будет на работе, дочь в детском саду. В дверь никто не позвонит и не постучит. Во всём городе не будет людей, которые могли бы заглянуть ко мне. Не зазвонит телефон по той простой причине, что телефона не будет…

И только театр продолжит заполнять мои мысли, отвлекая и спасая от отчаяния, убеждая, что остатки смысла моего существования ещё есть, что я живу не бесцельно.

Впервые театр, прежде всегда приводивший к отчаянию, будет меня от отчаяния спасать.

Театр… А точнее, спектакль, который рос во мне и наконец заполнил собой все мысли, заставил меня взбодриться и начать действовать. Спектаклю необходимо было вырваться на свет. А это могло произойти только на сцене.

Я поехал в Москву в начале ноября. Стояла дождливая, но тёплая погода. Зимних вещей у меня в наличии не было, я всё оставил в Сибири. Калининградцы ещё едва надели плащи, а в Москве уже случились ранние снегопады. Ехал в столицу поездом. В плацкарте. Денег взял чуть-чуть. Не мог забрать из дома последние. Перед отъездом купил за бесценок в секонд-хенде шинель шведского почтальона, пришил на неё цивильные пуговицы. В ней и отправился.

Ехал без плана и без задач. Просто ехал, потому что сидеть на месте уже не мог. В Калининграде никого не знал. Что делать, не представлял.

С вокзала намеревался нагрянуть к Саше Вислову и бессовестно попроситься на диван. А дальше?.. Об этом я не думал. Сашу звонком не предупредил. Даже не поинтересовался, в Москве ли он, здоров ли и как у него дела. Позвонить мог по междугороднему автомату. Но не стал. Боялся отказа заранее.