Артур Шигапов: Сверхигра

Машина выскочила из тени очередной многоэтажки; ястребиный профиль Сталкера в модных дымчатых очках осветился мечтательной улыбкой и солнцем одновременно.

– Свежо п-преданье. Не замели бы…

– Приехали. Прятать будем где-то здесь.

Через час с небольшим «КРАЗ» уже перегружал мусор на границе условно-чистой зоны в Лелеве. По дороге навстречу проносились армейские БТРы и автобусы, обшитые свинцом. Кто в них находился, видно не было. Мир еще раз перевернули – на сей раз закрыв окна от пассажиров. Впрочем, пассажиры тоже не горели желанием выглядывать наружу. Самые предусмотрительные занимали места поближе к центральному проходу, где меньше всего фонило. Ежедневный маршрут – из поселка ликвидаторов Зеленый Мыс к Лелеву, там пересадка на «грязный» транспорт – и туда, к станции.

Друзья, не мешкая, прошли обработку на ПУСО [4], сопутствующий дозконтроль и пересели в полупустой автобус. Машина неслась в обратную сторону от станции.

– Расскажи еще про этого….

– Депардье? Говорят, у него свой виноградник и винокурня. Сам вино делает, имени себя, представляешь? Можно пить до посинения.

– А у нас в Зеленом Мысу, мля, с-сухой закон, чтоб им в дышло. Мужики как только не изгаляются, чтоб поллитра провезти.

– Это не все. Мне друзья один фильм с Депардье подогнали, на видеокассете. Про двух пареньков, совсем безбашенных. Они по всей стране носились, грабили, тачки угоняли, а потом пришли к одной девице, очень красивой, и давай жарить ее поочередно. Ребята, кто с французами у гостиницы «Космос» работает, переводили.

– Д-да ладно. И что, п-прямо так и по-по-показывают? – Водитель стал заикаться гораздо чаще.

– Натурально. Депардье ее дрючит, а второй сидит и смотрит в глаза. Потом меняются. У них, во Франции, полная свобода нравов. Сексуальная революция. У нас пролетарская, чтобы коммунистам можно было убивать всех без разбора, а у них – чтобы всех любить. Такая вот, Димыч, разница.

Навстречу на полной скорости пронеслась милицейская машина с мигалкой и две черные «Волги» с киевскими номерами за ней. Начальство часто посещало Чернобыль и Зеленый Мыс, а потом по телевизору крутили сюжеты про беззаботную жизнь ликвидаторов, о которых денно и нощно заботится государство.

– Ты бы полегче, с п-политикой. У нас, сам знаешь, Контора Глубокого Бурения бурит исправно.

– А, плевать. Сейчас перестройка, гласность. Говорить можно, что хочешь.

– Ты говори, да не за-заговаривайся. Интересно было бы увидеть Депардье. Только нас теперь за границу не выпустят никогда, а тебя – в п-первую очередь.

– А никуда ехать и не надо. Весной в Москве международный кинофестиваль будет. Обещают, что Жерар будет в жюри.

– Ты что, серьезно? Откуда з-знаешь?!

– Журнал «Советский экран» читать надо, деревня! Так что оттрубишь к марту свою смену, денежки выплатят тебе, и – здравствуй, красивая жизнь! Ковровая дорожка, белоснежные теплоходы по Москве-реке, ресторан «Яр»…

Проскочили село Залесье. Скособоченные избы, разворованные подчистую, прятались за деревьями, словно скрываясь от чужого недоброго глаза.

– …симпатичные москвички симпатизируют твоему кошельку. Ты стоишь в толпе киноманов, в белом костюме и машешь рукой «звездам». Де Ниро, Мастроянни, Настасья Кински – все проходят мимо, улыбаются, раздают автографы. А на премьере, в курилке, сталкиваешься с Депардье, нос к носу, и он смеется, говорит, что вы очень похожи, и вас фотографируют для вечерних новостей.

– Ну и б-брехун же ты, Черный! Почему брешешь ты, а Лжедмитрием называют меня?

– Потому что ты брешешь неуклюже и по мелочам. Врать надо красиво и в главном, тогда вранье будет называться искусством убеждения. Доктор Геббельс этим искусством, кстати, поднялся до поста министра просвещения и пропаганды. Учись.

– П-приму к сведению. Кстати, пока рядом нет никого, а за что тебя арестовали?

– Советское государство очень не любит, когда кто-то меняет валюту и живет лучше, чем трудовой класс. Попомни мое слово, Дима, через несколько лет, когда перестройка порушит здесь все к чертовой матери, фарцовщики и валютчики станут самыми уважаемыми членами общества. Я в эту систему попал, когда хипповать уже надоело, в 82-м году. Приехали с таким же приятелем-хиппаном на Ярославский вокзал, не помню, кто подкинул идею, и начали по вторникам и пятницам встречать поезда из Пекина. На них едет много народа со всего мира, в основном путешествующая молодежь. Скупали у них шмотье, меняли деньги, вписывали на ночлег. У приятеля моего была здоровенная коммуналка на Страстном, туда их и таскали. Можно сказать, открыли первую частную подпольную гостиницу. «На пекинском транзите», как его звали, – просидел пару лет, приподнялся, машину купил, там же и первые аресты были. Курировал нашу братию спецотдел МУРа с проспекта Мира, 15. Там служит такой майор Аниани, абхазец, он меня в первый раз и «покрестил». Хороший мужик. По иронии судьбы, я с 82-го года работал в «Склифе» санитаром, готовясь к поступлению в медицинский, ну и совмещал все это дело с фарцой. А «спецура» была, считай, через дорогу от «Склифа». С операми сталкивались на улице регулярно. Зла друг на друга никто не держал, они ловят – мы сваливаем, все понятно. Когда поднялись серьезно, пару лет назад, то фарцой уже не занимались – строго скупка валюты и контрабанда. Постоянные клиенты были в основном итальянцы. Прилетали один-два раза в месяц, скупая у нас сотнями часы «Командирские» и «Ракету», они сейчас в Италии широко рекламируются. Бабло поднималось просто нереальное, редкий день меньше чем по одной-две штуки наживал, это в двадцать один год-то и при средних зарплатах по стране 200–500 рублей. Отвисали каждый день в «Праге», обслуживал нас сам метрдотель ресторана Вадим Кузнецов. А он по статусу в Москве сейчас, считай, второй после Ельцина, секретаря горкома!