П. Федотова - Невежество - опора тирании

Хорошо помню такой случай в женской раздевалке одного из цехов Кировского завода. «Девочки, — вещала душа компании Нина Сергеевна, — вчера в нашем универсаме продавали афганскую телятину. Я вам скажу, никакая это не телятина, это лошадки у них есть такие полосатые, как их… — Зебры, — подсказывает кто-то. — Вот-вот, зебры. Не телятина это, враньё одно». Все дружно кивают, соглашаясь, что кругом «одно враньё». Я не выдерживаю и вмешиваюсь: «Нина Сергеевна, вы афганскую перепутали с африканской. Зебры водятся только в Африке, а Афганистан находится в Центральной Азии. Там никаких зебр и в помине нет, разве что в зоопарках». Наступило гробовое молчание. Все головы, как одна, повернулись ко мне. Никогда не забуду тех строго-осуждающих и даже гневных взглядов, которые были наградой за мою неуместную эрудицию.

Кто-то из моих молодых приятелей хотел побывать на «озере Ла-Манш», а кто-то хотел стать, как Гомер. На мой недоуменный вопрос: «Как Гомер? Ого! Ты что, хочешь вторую «Илиаду» написать?» — последовал столь же недоуменный ответ: «А что такое «Илиада»?». Я удивляюсь еще больше: «А кто такой, по-твоему, Гомер?» — «Как кто? Трагический актер времен Шекспира», — что повергло меня в окончательное изумление. Другой «не хотел бы умереть, как Добролюбов». — «А как умер Добролюбов?» — «Его вместе с декабристами казнили». Кто-то, увидев по телевизору африканца в национальной одежде, с хохотом кричал, тыча пальцем в экран: «Смотрите, мужик в юбке!».

Но больше всего мне пришлось наслушаться всякой ереси отнюдь не в рабочих раздевалках, а в студенческих аудиториях высших учебных заведений города Срам-Петербурга. Никакой Кировский завод не идет в сравнение с нынешними академиями и всякого рода университетами. На зачете по философии у студентки вопрос «Философские идеи Ленина». Долго молчит, потом отвечает: «Ленин был против бога. Он был за революцию. Он считал, что все люди должны подчиняться власти». Выслушав этот лапидарный ответ в спартанском вкусе, я спрашиваю: «Это все?». — «Ну, все основное». — «Назовите годы жизни Ленина». — Молчит. — «Ну примерно». — Молчит. — «Хоть когда он умер?». — «Умер? Где-то в пятидесятые годы». — Тут молчу я. — «Погодите, а вы со Сталиным случайно не перепутали?». — «А, да, может быть». — «Скажите, а как может человек, который проповедует послушание властям, в то же время быть революционером?». — Смотрит на меня непонимающими глазами.

На культурологии студентка отвечает про эпоху Возрождения. Вопрос знает плохо. Я ее, что называется, «тяну». Спрашиваю: «Вы можете назвать кого-нибудь из великих художников, скульпторов, архитекторов эпохи Возрождения?». Милая девушка улыбается и … ничего не говорит. Задаю «наводящий вопрос»: «Вы слышали что-нибудь про Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля?» — «Да, слышала», — радостно восклицает она. — «Что вы слышали?» — радостно спрашиваю я. — «Имена». — «Н-да… А картины какие-нибудь видели?» — Молчит. — «Ну назовите хотя бы самую известную картину Леонардо», — взмаливаюсь я. — Молчит. — «Вы в Эрмитаже были?» — «Была», — говорит, но как-то неуверенно. — «Ну хоть кого они изображали, знаете?», — спрашиваю я в надежде, что она вспомнит про «мадонн». — «Не знаю». — «Голых теток», — шепчет кто-то с задней парты.

На истории ответы типа: «На Сенатской площади 14 декабря 1825 года произошел расстрел пяти декабристов» или «перед революцией сложился блок левых партий: социал-демократов, анархистов, монархистов, большевиков, меньшевиков», — не исключение, а правило. Как-то в одной молодежной компании я сказала: «Как говорил Гегель…». В ответ молодые люди заржали: «Ты что, дура, что ли? Какой Гегель, когда Гоголь!». Тут заржала я. И так далее и тому подобное. Не буду утомлять конкретикой.

Действительно, частенько, разговаривая с нашей молодежью, я думаю: отчего я не Гоголь, отчего не Салтыков-Щедрин? И как же мы дошли до такой жизни, что студенты столичных вузов путают Гоголя и Гегеля, Бунина и Бунича, Ленина со Сталиным, анархистов с монархистами, диктатуру с демократией, свободу с рабством? Социальная цена этого невежества — конформизм и слепое подчинение власти, потому как на какое «самостоятельное», «творческое», «критическое» мышление способен человек, у которого в голове путаница относительно самых элементарных вещей? Но это все примеры невежества на уровне «банальной эрудиции». Они свидетельствуют всего лишь о недостатке сведений. За этим скрывается еще более крупный изъян — недостаток понятий, т. е. невежество на понятийно-категориальном уровне. Его куда труднее разъяснить и исправить. Оно выражается в том, что человек не в состоянии понять и правильно оценить то, что он видит и знает. Одна маленькая девочка на вопрос взрослого: «Кто это устроил такой беспорядок в комнате?» — ответила: «Дракончик». — «Маша, я же знаю, что это не дракончик, а ты». — «Откуда ты знаешь? Тебя же не было!». Разговор с публикой очень часто принимает форму этого «разговора с Машей», когда невозможность объяснить ребенку «откуда ты знаешь» упирается в отсутствие в его мышлении категорий «необходимости», «возможности», «субъекта» и т. п. Но эти категории формируются не парой фокуснических фраз, а долгим и трудным освоением человеческого опыта, который кристаллизуется в научном знании. А вникать в науку, это, по мнению «народа», — «сушить мозги». Истина должна быть проста и доходчива, как долларовая купюра.