Вокруг Света: Журнал "Вокруг Света" №4 за 2001 год

Но шли годы, и Долина оживала… Каждый, впервые попадающий сюда, испытывает на себе ее магнетическую силу. После того как проходит изумление от увиденного и ослабевает инстинктивный страх перед парящей и плюющейся кипятком твердью, трудно бывает не поддаться своеобразному «гипнозу красоты», когда вдруг возникает ощущение, что все вокруг — фантастический сон, а ты — его участник, которому, как в любом сне, ничто угрожать не может.

Но Долина не прощает ротозейства и ежегодно собирает «дань» из ошпаренных конечностей. Сами гейзеры в общем опасности не представляют: мало кому придет в голову наклоняться над гейзером, когда он заполнился водой. Что касается фонтана, то он быстро остывает и падает на землю нестрашным горячим душем. Наиболее опасные места в Долине покрыты привлекательной на вид травкой — иной раз так и хочется встать на зеленый лужок. Человеку, не знакомому с коварством Долины, трудно предположить, что под ласкающим взгляд покровом скрывается обжигающая жижа, и нога, не встретив опоры, уйдет вглубь, как в масло! Доверять в Долине можно только полыни. Это неказистое растение выбирает абсолютно надежные места, куда по каким-то таинственным законам дьявол подземного мира ступить не имеет права. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что за всю свою историю Долина гейзеров не потребовала себе в жертву ни одного человека. Известен лишь один трагический эпизод, но его «героем» стал медведь, сорвавшийся весной с обледенелого склона прямо в кипящий источник, который с тех пор назвали Коварным. Долгое время камень на краю этого источника хранил следы когтей отчаянно боровшегося за свою жизнь зверя...

Человек, проведший в Долине гейзеров несколько дней, может почувствовать усталость: слишком красиво, слишком фантастично это место. Но тот, кто побывал в Долине однажды, стремится попасть туда еще и еще. Причина этой тяги — в неразгаданности Долины, ведь любая тайна — страшный магнит...

Андрей Нечаев | Фото автора

В XIX веке эпиграммы писали на всех: друг на друга, на царей, балерин и архимандритов. Но по какой-то иронии судьбы хлесткое пушкинское четверостишие — сам Александр Сергеевич впоследствии не рад был, что написал его, — сыграло злую шутку с человеком, который менее других был этого достоин.

Весной 1801 года российский посол в Англии граф Семен Романович Воронцов отправлял сына Михаила на родину, которой тот совершенно не помнил. Ему было чуть больше года, когда отец-дипломат, получив новое назначение, увез семью из Петербурга.

… Девятнадцать лет назад, 19 мая 1782 года, граф взял на руки первенца. Через год у Воронцовых родилась дочь Екатерина, а несколько месяцев спустя граф овдовел — его молодая жена Екатерина Алексеевна умерла от скоротечной чахотки. И в Лондон Воронцов прибыл с двумя маленькими детьми. Граф Семен Романович больше не женился, посвятив всю свою жизнь Мише и Кате.

С младых ногтей Семен Романович внушал сыну: любой человек принадлежит прежде всего Отечеству, его первейший долг — любить землю своих предков и доблестно служить ей. А возможно это лишь с твердым понятием о вере, чести и при наличии основательного образования…

Граф Воронцов был не чужд педагогике и прежде: одно время он даже составлял программы для русской молодежи по военному и дипломатическому образованию. Подвигло его на это дело то убеждение, что засилье неучей и иностранцев на высоких постах весьма вредит государству. Идеи Воронцова поддержки, правда, не встретили, но зато в сыне он мог реализовать их полностью…

Семен Романович сам подбирал ему учителей, сам составлял программы по разным предметам, сам с ним занимался. Эта продуманная система образования вкупе с блестящими способностями Михаила позволили ему обрести тот багаж знаний, которым он будет впоследствии поражать современников на протяжении всей жизни.

Воронцов поставил себе целью вырастить из сына россиянина и никак не иначе. Прожив полжизни за границей и обладая всеми внешними признаками англомана, Воронцов любил повторять: «Я русский и только русский». Эта позиция определила все и для его сына. Помимо отечественной истории и литературы, кои, по мнению отца, должны были помочь сыну в главном — стать русским по духу, Михаил великолепно знал французский и английский, овладел латынью и греческим. В его ежедневном расписании значились математика, естественные науки, рисование, архитектура, музыка, военное дело.