Сергей Смирнов - Всегда начеку

А пришел домой — матери и встретить его нечем, одни полынные лепешки на столе. Вся деревня кормила и отхаживала солдата: несли молоко и масло, последнего цыпленка и последнюю картофелину. Каждый старался хоть дотронуться до Василия. Пусть такой, но вернулся, а их кормильцы уже сложили где-то головы.

Ведь сразу в июне сорок первого Валгусы остались без мужчин. Ушли на фронт подростки-комсомольцы Андрей и Павел Симагины, братья Мироновы, Бумагин Алексей Иванович, и сын его Василий, и брат Евгений...

Редко кто успел прислать по нескольку писем. Погибли в самую лихую годину — под Харьковом, на Брянщине, у подмосковных разъездов.

Сам Сафонов встретил войну на границе: только-только взяли на действительную службу. Отходил с боями почти до самой Волги.

Перед одной отчаянной контратакой, когда, казалось, всем придется погибнуть, приняли Сафонова в партию. Коммунистом хотел умереть. Коммунистом стал жить. Дважды был ранен, контузию получил, обмораживал руки и ноги, в танке горел. Был солдатом — стал офицером. И все время чувствовал себя частицей народа, поднявшегося, чтобы задушить врага.

Однажды наступал со своим взводом пехоты. Почти всех покосило под укрепленным районом. Сафонову обожгло грудь. Упал на землю, подкатило под сердце — не встать. Очнулся: какой-то солдат волочит его по снегу к своим. Застонал от боли. Слышит: «Не стони. Я сам ранен, а тащу...» — «Как звать-то тебя?» — «Пашка». Знал Сафонов из соседнего взвода солдата, по имени Пашка. В госпиталь взяли обоих. Отдышался Сафонов, открыл глаза, видит, Пашку перевязывают. Глянул повнимательнее: да это же женщина... Вот тебе и Пашка-солдат!

Если уж женщины пошли воевать, не мог Сафонов долго пить молоко и отлеживаться на печке.

И снова бой. Польша, Восточная Пруссия... И опять ранение. Друзья ворвались в Берлин. Сафонов удрал из госпиталя, добрался до рейхстага и по праву солдата расписался на его стенах. Так кончилась война.

Что он умел в мирной жизни, бывший подпасок Сафонов? Мать с сестрами перебрались на жительство в Горький. Дом в деревне заколотили. Пришлось и Василию ехать в город. Пошел подсобником на автозавод. А вскоре их, двадцать недавних офицеров, двадцать коммунистов, вызвали в партком и предложили учиться в техникуме. Год был студентом специального факультета. Сдал экзамен и стал мастером цеха холодной штамповки. Кажется, начиналась новая жизнь. Появилась семья, два сына. Но однажды вызвали в райком партии.

— Дела такие, Василий Михайлович, — сказал секретарь, — придется снова надеть погоны.

— Я солдат, к бою готов.

— Бой-то бой, — продолжал секретарь, — но другой... Призываем коммунистов для работы в милиции.

Так и стал ты, Василий Михайлович Сафонов, участковым уполномоченным...

Вынырнув окончательно из ржи, снял Сафонов фуражку, подставил седеющую голову ветерку — перевести дух от мыслей и воспоминаний. Потом переложил из руки в руку чемоданчик и тронулся дальше. Только вошел в деревню, какая-то старушка метнулась к нему, уткнулась сухими губами и мокрой щекой ему в подбородок и выдохнула громко, с какой-то болью:

— Сафоновых Василий вернулся.

Вгляделся Сафонов в лицо старушки и не сразу, но узнал: это мать его друга — Миронова, погибшего на войне. Душа заныла от встречи. Подбежали еще люди, его узнавали, он узнавал. Постепенно осмотрелся, перекинулся кое с кем словечком. По всему было видно, что колхоз разбогател, почти заново отстроились улицы, подросли парни и девчата. Но из тех, с кем вместе рос, за кем ходил с гармошкой на гулянках, не увидел никого.

Не опалила здешних мест война, не прошлась по полям, перелескам морщинами окопов. Но и здесь оставила кровавую память — поблекшие, потершиеся похоронные.

Всего четверо вернулись с фронта, да и они разлетелись по свету. А шестьдесят пять человек — из каждого дома по два, по три — унесла война.

Третий десяток живут без мужей рано состарившиеся женщины. Третий десяток деревне не хватает мужчин. Они спят по братским могилам — наши защитники, победители. Как мог Сафонов за спешкой-суетой забыть о них?

Поплакали у него на плече вдовы, но привычные слезы быстро высохли, и заторопились женщины по своим нескончаемым делам. Поговорил с молодежью: порой не знают, кто был отец, где похоронен старший брат или дядя. А как же «Вечная слава героям»?

Где она, слава Симагиных, выбросившихся в дерзком десанте во вражеский тыл и погибших в огненном смерче? Где слава бесстрашного летчика Алексея Мокеева, десятки раз бомбившего фашистов и сгоревшего в чужом небе? Где слава комбата Павла Шубина, чуть-чуть не дожившего до победы? Только ли в части, где они служили? Наконец, только ли в сегодняшних делах народа, в продолжении великого подвига нашей страны?