С. Волков - Русский офицерский корпус

Среди деятелей музыкальной и театральной культуры также встречается немало лиц, носивших офицерские погоны. Среди них A. О. Аблесимов, М. П. Азанчевский, Н. И. Александров, Ф. М. Дубянский, В. И. Касторский, И. П. Котляревский, Ц. А. Кюи, Н. С. Мартынов, В. А. Крылов, Ф. Г. Орешкевич, Н. М. Пановский, М. О. Петухов, И. П. Прянишников, А. И. Слепушкин. В. А. Теляковский, Г. Н. Тимофеев. Н. С, А. Н.. С. Н., Н. А.. М. А. и Н. . Титовы, П. А. Трифонов, Н. Н. Фигнер, А. Ф. Христианович, князь А. А. Шаховской, граф А. Д. Шереметев, барон К. К. Штакельберг, Н. Г. фон Дервиз (Энде), Л. Г. Яковлев, Н. П. Яхонтов и другие. Из военных семей происходили такие известные деятели, как. например, П. И. Бларамберг, А. Е. Варламов, В. Г. Каратыгин. Д. М. Леонова, К. А. Марджанишвили, Н. Я. Мясковский, С. B. Рахманинов, В. И. Сафонов, А. С. Фаминцын и другие. Среди театральных деятелей начала XX в. насчитывалось около ста лиц, бывших офицерами или выходцев из военных семей{324}. Наконец, и среди русских художников и скульпторов некоторая часть тоже служила офицерами (как, например, А. П. Боголюбов, В. В. Верещагин, П. А. Федотов, Н. А. Ярошенко, бароны П. К., М. К. и М. П. Клодты фон Юргенсбурги) или происходила из офицерских семей (например, И. Я. Билибин, П. М. Боклевский, М. Н. Воробьев, М. А. Врубель, М. Б. Греков, И. С. Ефимов, А. Д. Захаров, Ф. Ф. Каменский, О. А. Кипренский, В. В. Лишев, П. В. Митурич, Л. К. Плахов, К. А. Савицкий, Г. И. Семирадский, В. И. Суриков, В. А. Щуко и другие).

Примеры можно продолжать и продолжать, но вряд ли вызывает сомнение тот факт, что русское офицерство как в целом, так и через отдельных своих представителей было неразрывно связано со всеми областями отечественной культуры, было частью творившего ее социального слоя и внесло огромный вклад в ее развитие. Какую бы сферу культурной жизни России мы ни взяли, всюду оставили благотворный след люди в золотых погонах, выпускники кадетских корпусов и военных училищ.

Заключение

Русский офицерский корпус, на протяжении двух с лишним столетий объединявший все лучшее, что было в стране, и служивший опорой российской государственности, не пережил этой государственности и погиб вместе с нею в разразившейся национальной катастрофе. Понесший огромные потери в мировой войне, он стал затем главным объектом красного террора, и десятки тысяч его представителей нашли свой конец во рвах и подвалах «чрезвычаек». Гражданская война покончила с русским офицерством как социально–профессиональным слоем российского общества. Несколько десятков тысяч его представителей, до конца сражавшихся за Великую, Единую и Неделимую Россию и уцелевшие в этой борьбе, оказались за рубежом, рассеявшись по всему миру. Еще несколько десятков тысяч (в том числе служивших в Красной Армии) остались на родине, но к концу 20 — началу 30–х гг. их в несколько волн репрессировали. Сотни, пользовавшиеся доверием властей, дожили до конца 30–х, но после очередных чисток из них остались десятки.

Судьба русского офицерства глубоко трагична и заслуживает отдельного обстоятельного разговора. Здесь же хотелось особо сказать о традициях русского офицерства. В первые годы правления большевистской власти ни о каких таких традициях, понятно, речи идти не могло. Новая власть не только не нуждалась в них, но была откровенно враждебна к любым проявлениям не только внутреннего, но и внешнего родства своего комсостава с русским офицерством. Памятники русским полководцам по всей стране уничтожали, надгробные плиты воинских кладбищ пошли на мощение дорог, а человек в золотых погонах надолго сделался символом и воплощением абсолютного зла. Поистине, не было в 20–30–х гг. более ненавистной фигуры и образа, чем образ русского офицера. Быть «бывшим офицером» или находиться в родстве с ним означало носить на себе каинову печать отверженности, быть не то что человеком «второго сорта», а элементом почти преступным. Ненависть к русскому офицерству была столь сильна, что даже во второй половине 30–х гг., когда обозначился объективно вынужденный переход к пониманию национально–государственных задач и вследствие этого появились некоторые элементы, свойственные старой русской армии (введение персональных воинских званий, восстановление казачьих войск), отношение к офицерам осталось прежним. О «реабилитации» русского офицерства не было и речи.

Только с началом войны положение стало меняться, но потребовались еще поражения 1941–1942 гг., чтобы окончательно осознать необходимость обращения к хотя бы внешним атрибутам русских воинских традиций. Акт возвращения золотых погон (вместе со словом «офицер») был, конечно, поворотным пунктом в отношении к русскому офицерству. И хотя он был, в сущности, актом политического мародерства (погоны как–никак введены после того, как были истреблены те, кто носил их по праву, и теми, кто их истребил), с этого времени началось нечто похожее на посмертную реабилитацию русского офицерства. Из новых кинофильмов на 15 лет исчезли отвратительные злодеи и карикатурные идиоты в золотых погонах, лихо разрубаемые пролетарскими клинками{325}. Герои литературных произведений, носящие офицерскую форму, сразу обрели человеческие черты и даже некоторые привлекательные моральные качества (вплоть до анекдотичной эволюции образа офицера от карикатурного к безусловно положительному в одном из романов, первая часть которого была написана до, а вторая — после 1943 г.){326}. В газетах стали появляться статьи о русских офицерах апологетического содержания, некоторые из них были позже сведены в книжку{327}, в то время и появилось словосочетание «традиции русского офицерства». Более того, комсостав советских войск был объявлен носителем «лучших» из них.