Анна Ковалова: Довлатов

Сережа остался в нашей старой школе на Фонтанке и проучился в ней до самого выпуска в 1958 году.

Анатолий Нахимовский:

В свое время был очень популярен индийский фильм «Бродяга» с актером Раджем Капуром в главной роли. Однажды Сергей принес в школу фотографии из этого фильма, на которых был запечатлен сам Капур в кепке, с усиками и с характерным меланхолическим взглядом. Подлинность фотографий ни у кого не вызвала сомнений. Оказалось, что на снимке был вовсе не Капур, а сам Сережа, которого специально загримировали, чтобы сделать серию таких фотографий.

Валерий Таиров:

Наш классный руководитель Яков Соломонович Вайсберг умер, кстати говоря, не так давно, несколько лет назад. Я был на его похоронах. Вайсберг вел у нас историю и преподавал, надо сказать, замечательно. Несмотря на то, что послевоенные времена, которые пришлись на время нашей учебы, были очень тяжелыми, в нашей школе это не очень чувствовалось. Нам повезло, и таких профессиональных, умных учителей, как Яков Соломонович, у нас было не так уж мало. Кстати говоря, я не помню, чтобы в нашей школе учебный процесс был сильно идеологизирован. Как раз наоборот: все нюансы идеологического воздействия того времени мы ощутили уже после окончания школы.

Дмитрий Дмитриев:

Признаюсь, наши школьные учителя мне не очень запомнились. Возможно, я, как и Сережа, тогда слишком мало интересовался учебным процессом и всем, что с ним было связано. Наверное, среди наших педагогов действительно было не так много ярких и интересных людей. Нашего первого классного руководителя, который вел нас до Якова Соломоновича, мы не любили. Всем классом мы исполняли в честь него сочиненное стихотворение следующего содержания:

А Сережа, который уже тогда, в школе, проявлял большие способности к рисованию, изображал на доске свой фирменный шарж — портрет нашего Васи Смольского. Естественно, излюбленной нашей проделкой было быстро нарисовать шарж прямо перед звонком, чтобы Вася сразу мог полюбоваться своим портретом.

Анатолий Нахимовский:

Наша школа на Фонтанке, 62, была расположена в квартале, ограниченном набережной Фонтанки, улицей Ломоносова, улицей Рубинштейна и переулком Щербакова. Это места сплошной застройки с внутренними дворами. Жилые дома примыкают друг к другу, и по крышам можно было обойти весь квартал. Весной ребята из класса, и мы с Сергеем в том числе, выходили через чердачное окно на крышу соседнего со школой дома на Фонтанке. Оттуда открывался прекрасный вид, и было приятно позагорать на теплом кровельном железе. По крышам мы шли от Фонтанки до самого Сережиного дома № 23 по улице Рубинштейна. Дополнительным развлечением было бросить в водосточную трубу камень или осколок кирпича, что вызывало грохот и переполох, после чего нужно было поспешно скрыться в чердачном окне.

Валерий Таиров:

От нас он держался несколько в стороне. Из-за своего огромного роста он всегда сидел где-то за последними партами и на уроках в основном молчал, учеба тогда его не очень интересовала. На переменах он обычно стоял посреди коридора, а вокруг него парами ходили наши девочки.

После уроков мы все время бегали гулять на пустырь около Холодильного института, а они с Димой Дмитриевым или еще с кем-то уходили куда-то по своим делам, все время исчезали, мы об этом ничего не знали. Помню, была у него еще девушка, она в нашей школе не училась. Сейчас уже не могу сказать, как ее звали, но помню отчетливо, что они с ней все время фланировали по улице Рубинштейна, которую он называл «Рыбинштейна» — тогда на этой улице был большой рыбный магазин. К тому же те ребята, которые жили по другую сторону Фонтанки (как, например, я), мало общались с теми, кто жил ближе к школе (как Сережа). А потом, когда мы учились уже в последних классах, у нас часто стал появляться брат Сережи Борис, почти такого же роста, как и он. И Сережа, как я тогда понял, начал с ним проводить очень много времени.

В шесть лет я знал, что Сталин убил моего деда. А уж к моменту окончания школы знал решительно все.

Я знал, что в газетах пишут неправду. Что за границей простые люди живут богаче и веселее. Что коммунистом быть стыдно, но выгодно.

Это вовсе не значит, что я был глубокомысленным юношей. Скорее, наоборот. Просто мне это сказали родители. Вернее, мама.