Мэри Роуч - Кадавр. Как тело после смерти служит науке

Из того же скрытого самолюбия я однажды обдумывала идею о том, чтобы провести остаток вечности в Гарвардском банке мозга. Я написала об этом в своей колонке на сайте Salon.com, чем разочаровала директора банка, который предполагал, что я подготовлю хорошую статью о серьезной и продуктивной работе этого научного учреждения. Вот сокращенная версия той публикации.

«Существует много достойных причин стать донором мозга. Одна из них — способствовать исследованиям в области психических нарушений. Ученые не могут изучать психические заболевания на головном мозге животных, поскольку животные не болеют психическими заболеваниями. Хотя, кажется, у некоторых кошек и мелких собак, которые умещаются в велосипедную корзинку, психические заболевания являются природной особенностью, однако у животных не были диагностированы такие мозговые нарушения, как болезнь Альцгеймера или шизофрения. Поэтому ученым нужно исследовать мозг больных людей, а также в качестве контроля мозг здоровых людей, таких как вы и я (ну, хорошо, таких как вы).

Причина, по которой я хотела бы стать донором мозга, напротив, никак не может быть названа достойной. Лично я хочу получить донорскую карточку Гарвардского банка мозга, которая позволит мне сказать: «Я отправляюсь в Гарвард» и при этом не солгать. Чтобы попасть в Гарвардский банк мозга, ум не нужен, нужен только мозг.

Однажды прекрасным осенним днем я решила навестить место своего последнего пристанища. Банк мозга является частью госпиталя Маклина, занимающего несколько красивых кирпичных зданий вблизи Бостона. Меня провели на третий этаж исследовательского центра Мэйлмэн [68]. Встречавшая меня женщина произнесла «Мелмон», чтобы не пришлось отвечать на глупый вопрос о том, какие исследования здесь проводят на почтальонах.

Если вы рассматриваете возможности стать донором мозга, держитесь подальше от Банка мозга. На протяжении десяти минут после прибытия я наблюдала за действиями двадцатичетырехлетнего лаборанта, делавшего срезы мозга шестидесятисемилетнего человека. Мозг был подвергнут быстрой заморозке и не хотел правильно разрезаться. Он резался, как песочные пирожные, оставляя вокруг себя множество крошек. Крошки быстро таяли и делались меньше похожими на песочные пирожные. Лаборант вытирал их бумажным полотенцем: «Это будет третий сорт». Из-за подобных фраз он уже попадал в неприятные ситуации. Я читала в газете, что один журналист спросил этого лаборанта, планирует ли он завещать свой мозг. Тот ответил: «Ни за что на свете! Я хочу уйти в той же комплектации, в какой родился». Теперь, если задать ему этот вопрос, он отвечает осторожно: «Знаете, мне только двадцать четыре, я, правда, не знаю».

Представитель Банка мозга показывает мне помещения. Покинув анатомическую лабораторию и пройдя через холл, мы попадаем в компьютерную комнату. Мой сопровождающий называет это место «мозгом всего дела», что в применении к любому другому делу было бы вполне уместно, но здесь звучит странно. У одной стены холла хранятся настоящие мозги. Это совсем не то, о чем я думала. Я представляла себе целые мозги, плавающие в стеклянных сосудах. Здешние мозги разрезаны пополам. Одна половина заморожена и поделена на тонкие срезы, а другая тоже поделена на срезы, но находится в формальдегиде в пластиковых контейнерах для хранения пищевых продуктов. Я все же ждала от Гарварда большего. Ну, не в стеклянных сосудах, но все же в чем-нибудь поприличнее. Интересно, на что похожи студенческие спальни в Гарварде в наши дни?

Представитель Банка успокаивает меня, что на моих похоронах никто даже представить себе не сможет, что у меня нет мозгов. Он так старается, что я успокаиваюсь, но при этом не становлюсь ярым приверженцем идеи пожертвования мозгов. «Во-первых, — начинает он, — они разрезают кожу вот так и сдвигают ее на лицо». Он делает движение, как будто снимает маску для Хэллоуина. «Верхнюю часть черепа отпиливают пилой, удаляют мозг, крышку черепа ставят на место и привинчивают болтами обратно. Кладут на место кожу и расчесывают волосы». Он энергично жестикулирует и использует фразы, как в рекламном ролике, поэтому создается впечатление, что изъятие мозга занимает всего несколько минут. Потом вытер стол влажной тряпкой, и готово…

И вновь отказываюсь от намеченного плана. Не столько из-за процесса изъятия (как вы, должно быть, заметили, я не слишком брезглива), но из-за обманутых ожиданий. Я хотела быть мозгом в стеклянном сосуде, в Гарварде. Хотела стоять на полке, таинственная и привлекательная, и не хотела провести вечность в холодильнике на складе, будучи разрезанной на куски.