Илья Миксон - Жила, была

— Но Женя…

— Она брюнетка, в Савичевых.

— А тогда почему у дяди Васи и дяди Леши глаза тоже серые и волосы…

— Ешь! На часы погляди своими серыми глазами: сколько над тарелкой сидишь?

Настенные часы-ходики показывали без пяти десять.

— Через минуту чтоб ни крошки, ни капли! — приказала бабушка и ушла переодеваться.

Таня посмотрела в окно. Напротив кухни глухая стена другого дома, слева арка — проход во второй внутренний двор. Ничего интересного.

— Кушаешь или опять в облаках витаешь? — донеслось из глубины квартиры.

— Ем! — И Таня, чтоб не огорчать бабушку, совладала наконец с несчастной глазуньей.

— Ну и молодец. Убери за собой, а я поехала.

— Маня! — крикнула уже из передней. — Я поехала к Дусе!

— Счастливо, мама, — отозвалась Мария Игнатьевна.

И Таня пожелала доброго пути.

— Ну, с богом. Бабушка рассмеялась:

— «Богомолка»! А еще в пионерки готовишься. Таня надула припухлые губы:

— Сама же так говоришь всегда.

Кто и куда ни уходил бы из дому, обязательно докладывал: «Я пошел», «Я пошла, бабушка». А та неизменно напутствовала: «Ну, с богом».

— Ну говорю, ну привычка такая, — оправдалась бабушка. — Я же когда родилась и росла? В прошлом столетии! И в церкви венчалась. Тогда иначе нельзя было, незаконно. Да и мама твоя еще в старое время замуж выходила.

Таня знала, что в лакированной шкатулке с красивой палехской росписью хранятся как фамильные драгоценности мамины свадебная фата и свечи. А еще там лежит небольшой листок с безысходным названием «Свидетельство о смерти», где написано, что Савичев Николай Родионович умер 5 марта 1936 года.

Такого жаркого лета не помнила и бабушка, уроженка Ленинграда. Коренная жительница, она считанные годы была в разлуке с родным городом. И Танины родители, поженившись, еще в начале века переселились в северную столицу. Так что, как полагала Таня, Савичевы жили в Ленинграде всегда. Правда, она и большинство ее братьев и сестер появлялись на свет в Дворищах, ныне Псковской области.

С маминых слов выходило, что она специально ездила туда за своими детьми: «Природа там красивая, молоко парное и дышать легко. Зимой не холодно, летом не жарко».

Ленинградский климат от Псковского мало чем отличается, но в том, тысяча девятьсот сорок первом году лето в городе было действительно тяжелым.

Запотевший стакан с «газировкой» приятно холодил руку. В подкрашенной лимонным сиропом воде метались пузырьки, выскакивали на поверхность, лопались в пене, щипали в носу.

— Еще? — щедро предложил Миша. Таня отрицательно качнула головой:

— Колется.

— Тогда все, с-спасибо.

Продавщица, женщина средних лет с бородавкой на щеке, толстая, жирная — весь халат в буграх и складках, — выудила из тарелки мокрые медяки.

Миша ссыпал сдачу в кошелек и заглянул в бумажку.

— Та-ак, мука пшеничная — два пакета, макароны для Дворищ… Ладно, м-макароны легкие, они с дырками.

Таня не поняла шутки, спросила:

— А как в них дырочки делают?

Брат посмотрел на нее сверху вниз, улыбнулся:

— На расточных с-станках или дрелью, вручную.

— Каждую макаронину?!

— Персонально! — И не выдержал, заулыбался: — Какая ты еще маленькая!

Миша давно окончил фабрично-заводское училище и работал слесарем-сборщиком на заводе. Таня надула губы: «Большой, а обманывает».

— Ладно, не обижайся. Не спец я в м-макаронной технологии. Спроси чего полегче.

— А почему в этому году лето такое жаркое?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — выкрутился Миша.

— А я про все хочу знать. И не состарюсь никогда! — с вызовом заявила Таня.

— Фантазерка ты, верно бабушка говорит. Все люди в стариков и старух обращаются, а ты, з-значит, будешь вечно молодой?

— А вот и не состарюсь!

— Л-ладно, — уступил милостиво брат, — живи вечно!

Поезд Ленинград — Кингисепп отправлялся вечером. Жара к тому времени отступила, хотя солнце висело еще высоко, как и должно в разгар белых ночей.

На вокзал Мишу провожал только Лека. Таня с Василием Родионовичем дошли до трамвайной остановки у моста Лейтенанта Шмидта.

Трамвай шестого маршрута «Кондратьевский проспект — Балтийский вокзал» подошел почти сразу же. И поговорить на прощание не успели. Брат уже с площадки прокричал:

— Танечка, жду тебя с мамой через две недельки!

Скрежеща и тренькая, вагон укатил по мосту через Неву.