Михаил Козаков: Солдаты невидимых сражений

Они вышли к скверу. Надежда предложил посидеть на скамейке.

— Сменим пластинку, Паша, — сказал он, когда сели. — Или ты не Паша?

— Фамилия другая. Потапов.

— Так что же мы с тобой будем делать, Потапов? На работу устраиваться надо, а?

— Надо бы.

— Ладно. Была бы шея, хомут найдется. Скажи, Потапов, ты знаешь мое настоящее имя?

Видно, Надежде показалось, что пластинку менять еще рано.

— Догадываюсь, — сказал Павел.

— Как же?

— Зароков Михаил.

— Тебе Себастьян сказал? Или Дембович?

— Нет.

— А кто?

— Сам сообразил, когда тебя в мастерской увидел.

— Не пойму…

Павел объяснил:

— На допросах, как «Отче наш», все время твердили о двоих — Дембович и Зароков, Зароков и Дембович. Эти фамилии у меня теперь в одном ящике лежат. Ну, с Дембовичем-то мы почти что родные, а Зарокова я в том городе не слыхал. Но зато был знаком с одним фраером, который предлагал мне кататься бесплатно на такси. И вот я вижу этого самого фраера в радиомастерской и почему-то сразу вспоминаю Дембовича. И думаю себе: или Бекас стал психом, или он имеет перед собой человека по фамилии Зароков. Непонятно?

— Соображаешь. — Надежда как будто был удивлен. — А еще никаких фамилий в ящике нет?

Павел знал, что имеется в виду фамилия Тульев. Но как бы не так…

— Нет…

Теперь Надежда счел, что можно перейти на другую тему, и попросил рассказать, каким образом Павла забросили.

Павел описал все но часам, по минутам.

История раскручивалась в обратном порядке.

Надежда заинтересовался подробностями жизни Павла и Леонида Круга в разведцентре, людьми, с которыми Павел сталкивался. Почти всех он хорошо знал. Портреты, нарисованные Павлом, были карикатурны, но обладали поразительным сходством. Надежда все время улыбался.

Павел мимоходом упомянул о букете прозвищ, слышанных им, и тогда Надежда спросил, не приходилось ли ему также слышать об Одуванчике. Павел сказал, что Леонид Круг часто говорил с крайней неприязнью о каком-то старце, который якобы вредит его брату, и иногда называл старца божьим одуванчиком. Надежду при этих словах прямо-таки перекосило. В бумажнике у Павла лежал некролог об отце Надежды, но вынимать его еще не настал срок.

А затем последовали долгие расспросы о ночи на 28 июня, о переправе.

По пути домой зашли в продуктовый магазин. Надежда накупил всякой еды, взял бутылку водки. Он сказал, что первое готовит ему жена хозяина, борщ у нее получается отменный. У хозяев сын служит в армии. Надежда живет в его комнате и даже тапочки его старые донашивает.

Пообедали, покурили. Отнесли тарелки на кухню.

Надежде не терпелось заглянуть внутрь рации, и, дождавшись темноты, он задернул тюлевые занавески, повернул ключ в двери, зажег настольную лампу и верхний свет. Затем достал из комода брезентовую сумку, в которой хранились набор отверток, сверл, напильников, маленькая электродрель, молоточки, и нетерпеливо снял маскировочный корпус «Спидолы».

Ее внутренности состояли из двух самостоятельных блоков. Полюбовавшись компактностью аппаратуры, Надежда принялся изучать цифры и буквы, выдавленные на черной блестящей поверхности эбонитовой оболочки, составленной из продолговатых пластин. Потом взял маленькую отвертку и отвинтил одну пластину. Под нею открылась ниша, из которой Надежда извлек две картонные таблички, формой и размером похожие на маленькие игральные карты, которые принято называть атласными, хотя делаются они не из атласа. И рубашка у них была карточная. А на лицевой стороне отпечатаны календари на 1963 год. Разграфлено по месяцам и но дням недели, воскресенья выделены красным. Но числа в календарях перепутаны. Это был шифр. Вернее, половина шифра.

Надежда взял из брезентовой сумки шильце и спросил у Павла иронически:

— Я тебе не мешаю?

— А что, нельзя? — Павлу не надо было притворяться, чтобы изобразить, как ему не хочется отходить сейчас от Надежды.

— Иди погуляй, что ли… С полчасика…

Павел повиновался. Во дворе, прохаживаясь под окнами, он обратил внимание, что свет в их комнате как будто бы уменьшился. Кажется, Надежда выключил настольную лампу. А через минуту-две снова зажег.

Павел сел на ступеньки крыльца. Ночь была беззвездная, темная. Поднимался ветер.

Наконец скрипнула дверь. Надежда подошел, опустился на ступеньку рядом с Павлом, закурил.

— Сегодня вторник? — спросил он, и голос у него был усталый.

— Сегодня уже среда.

— Ну, отбой. — Надежда погасил папиросу. — Спать.