Владимир Хрусталев - Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова

4 августа. – Продолжаю писать сегодня утром. Ты мне написала, что M-lle Valrinus поехала с вами в Брасово, я этому очень рад за тебя, потому что ты с ней будешь заниматься, когда я приеду я тоже с удовольствием займусь с тобой, а также и английским языком. – К сожалению, я уже давно заметил, что как французский, так и английский языки, я уже давно начал забывать, нет, без постоянной практики совершенно невозможно знать языка. – Репейник я просил мне прислать, конечно, для головы, я вспомнил, что кто-то когда-то мне сказал, что это хорошее средство для волос, корень этот варят, и получается навар совсем как чай, хотя я совсем изверился относительно возможности вернуть на свет Божий хотя бы часть безвременно погибших моих кудрей, то все же считаю не лишним еще раз испробовать новое средство – авось чудо…!

То, что ты написала относительно наших фотографий у Boissonnas, меня глубоко возмущает, это такое нахальство, такая возмутительная бескорректность, что я этого, конечно, так не оставлю и пожалуюсь Фредериксу при личном свидании с ним в скором времени, если же он отнесется к этому равнодушно (хотя этого быть не может), тогда я напишу из Брасово письмо самому Оболенскому. Недаром я всегда презирал высшее петроградское общество за их взгляды, действия и отношения, нет более продувных людей, как они все, все дрянь, подлецы, сволочь за редким исключением, и это мой бывший товарищ по Преображенскому полку. Оболенский всегда считался неумным человеком, но порядочным, ну а этот его поступок просто черт знает что! – Моя дорогая Наташа, я, конечно, сделаю все, что от меня зависит, чтобы упорядочить нашу жизнь и наше положение в России, если же сейчас же по окончании войны для нас ничего не сделают, я даю тебе слово, что мы тогда уедем в Англию, о чем я даже не буду сожалеть, наоборот, по крайней мере там жизнь тихая и мирная, и живешь больше для себя, и неприятностей несравненно меньше. – Благодарю тебя за то, что ты отдала лисинскому дедушке подарок для его belle fille ( красавицы дочери – фр.) и крестик. На днях находящийся в моем штабе очень симпатичный офицер, Плышевский, просил меня быть восприемником от Св. купели (как говорится) его дочери. – Кроме того, он меня просил выбрать ей имя из двух, или Ирина или Тамара, я выбрал последнее, чему он был очень рад, т. к. сам хотел ей дать это имя. Придется еще приготовить подарочек.

5 августа. – Моя прелестная Наташечка, курьер приехал в 3 ч. ночи, я даже проснулся от грохота его грузовика. Вообще я сегодня плохо и мало спал, что-то застряло в желудке, и болело под ложечкой, что также мешало мне спать, а, в конце концов, пролетавший неприятельский аэроплан в 7 ч. утра сбросил поблизости две бомбы, которые разорвались с великим шумом, я, конечно, сквозь сон услышал этот треск и встал, т. к. спать больше не хотелось. От всего сердца благодарю тебя, моя дорогая Наташа, за письмо, которое я с жадностью проглотил, меня только огорчил самый конец письма, где ты говоришь опять, что разлука на тебя действует очень плохо и ты отвыкаешь от меня, причина этому та, что ты меня не так любишь, как в прежние годы, ну что же делать, чувство и любовь не поддаются приказанию! – Теперь буду отвечать на твое письмо. Самое главное это относительно твоего здоровья, я так счастлив, что ты себя чувствуешь немного лучше, не пренебрегай советами Котона, потому что я заметил, что он вообще очень хорошо понимает болезни и очень добросовестен и внимателен. Все те чувства angoisses ( тревоги – фр.), которые ты испытываешь, это чисто нервное явление, и я тебя отлично понимаю, потому что сам многое испытывал. – Я так рад, что дом тебе самой нравится и что ты даже любуешься всеми комнатами, садом ты тоже довольна, как ты мне пишешь в телеграмме, цветов, наверное, очень много, воображаю, как все густо и красиво, и до чего мне завидно и обидно, что я не с вами, но Бог даст, скоро буду там! – Картины Беккера меня очень интересуют, надо будет непременно и брасовский дом, сад и комнаты написать. – Относительно Ведикова обожди моего возвращения, мы лучше переговорим об этом вместе, а также и о Козловском. Если новый Paccard трясет, то, вероятно, рессоры слишком твердые и надо будет их переменить, это самая пустяшная работа. – Об аресте Андроникова Вяземский прочел в «Русском Слове», потом, к сожалению, было опровержение. Я тоже думаю, что Рубинштейна освободят, ибо ходатаем его такое высокое (чтобы не сказать другое слово) лицо, которое добивается всегда результата. – Я непременно, пожалуюсь Трепову, на то безобразие, которое творится на этой железной дороге, этого нельзя терпеть – стыд и срам! – Ужас как мне досадно, что вороная понька пала. Только причину смерти они тебе неправильно сказали и заболела она в Брасове, а не в Гатчине, потому что лошади всегда сразу заболевают желудком или кишечником и спасти их бывает очень трудно, а очень возможно, что ветеринарный врач неважный и не очень старался спасти бедную лошадку. Я Тате хотел подарить эту вороную пару, а теперь придется дать только одну поньку. – Надеюсь, что Бойка, нахал, больше не смеет тебя кусать или даже ворчать, в этом отношении он очень противный. Мой Волчек очень добрый и с собаками не задира, самое большое для него удовольствие это ловить мышей в поле, причем ловит он их замечательно ловко и затем считает своим долгом их съедать. – Прошел ли твой бедный палец? – Ездите ли вы на пикники или в дальние прогулки? Надо непременно пользоваться хорошей погодой, еще много будет теплых дней, но все меньше и короче. – Благодарю за катушки, прошу их оставить для меня в Брасове. – Няня, наверное, очень опечалена, но что же делать, время прошло и Беби уже становится большим мальчиком. – Ну вот, кажется, я обо всем с тобою переговорил, и рука моя, что-то отказывается больше писать. Итак, до скорого (я надеюсь) свидания, моя родная и ненаглядная жена, да хранит и благословит тебя Бог. Всей душой всегда с тобою и только с тобою. Крепко обнимаю тебя, целую нежно, ласкаю и крещу много раз.