Евгений Беркович - Антиподы. Альберт Эйнштейн и другие люди в контексте физики и истории

Из объявленных двадцати докладов после 24 августа состоялся только один – физика-прикладника Людвига Глазера, [45]никакого отношения к теории относительности до того не имевшего. Остальные заявленные докладчики от выступлений отказались, а некоторые, как выяснилось, и не знали о том, что их имена используются в атаках на Эйнштейна.

Так, известный астроном Макс Вольф [46]писал 30 августа 1920 года Эйнштейну: « Я не обещал господину Вайланду никакого доклада и поэтому пришел в ужас, когда обнаружил свое имя в списке докладов » [Kleinert, et al., 1978 S. 327]. К этому он добавил, что всю эту затею с травлей теории относительности и ее автора решительно осуждает.

С осуждением гонений на Эйнштейна выступили не только его коллеги, но и известные «гуманитарии»: знаменитый артист Немецкого театра в Берлине Александр Моисси, [47]художественный руководитель этого театра Макс Рейнхард, [48]писатель Арнольд Цвейг. Они возмущались « всегерманской травлей » великого физика и заверяли его в « симпатии всех свободных людей, которые с гордостью видят Эйнштейна в своих рядах и считают его одним из лидеров мировой науки » [Goenner, 2005 стр. 184].

Показательна депеша в Берлин немецкого посла в Лондоне Фридриха Штамера [49]в начале сентября 1920 года. Посол информирует министерство иностранных дел о том, что английские газеты сообщают о яростных нападках на Эйнштейна и даже говорят о возможном переезде Эйнштейна из Германии в США. И далее посол отмечает: « Профессор Эйнштейн в настоящий момент является для Германии культурным фактором первого ранга. Мы не должны изгонять из Германии такого человека, с которым мы можем проводить эффективную культурную пропаганду » [Goenner, 2005 стр. 184].

Под «культурной пропагандой» посол имел в виду лекции Эйнштейна о теории относительности в разных странах, в том числе, в Великобритании, которые разительно меняли отношение к поверженной Германии, прорывали научную блокаду, в которой оказались немецкие ученые. После войны немцев не приглашали на международные симпозиумы и конгрессы, их статьи не принимали научные журналы других стран. Выступления Эйнштейна сделали для восстановления престижа немецкой науки и для прекращения научной изоляции Германии больше, чем все усилия дипломатов вместе взятые.

Слухи о том, что Эйнштейн может покинуть Германию, имели под собой основание. В письме Максу Борну от 9 сентября 1920 года Альберт признавался: « В первый момент атаки я подумал, вероятно, о побеге. Но скоро пришло новое понимание ситуации, и прежнее спокойствие вернулось. Сегодня я больше думаю о покупке яхты и дачного домика под Берлином у воды » [Born, 1969 S. 59].

Возможно, «новому пониманию ситуации» помогло участие прусского министра культуры Конрада Хениша. [50]В письме от 7 сентября министр выразил Эйнштейну свое « чувство боли и стыда за те злобные публичные нападки, которые он вынужден терпеть от людей, называющих себя коллегами ». Хениш сожалел, что даже личные качества ученого не остались защищенными от клеветы и оскорблений, и выразил надежду, что, несмотря на это, слухи об отъезде Эйнштейна из Берлина окажутся ложными, так как этот город « гордился и продолжает гордиться глубокоуважаемым господином профессором, который причислен к светилам своей науки » [Goenner, 2005 стр. 184].

Решение Эйнштейна мы уже знаем из письма Борну, министру физик ответил чуть более официально: « Берлин – это место, с которым я, благодаря человеческим и научным отношениям, сроднился больше всего. Я последую вызову из-за границы только тогда, когда к этому меня принудят чрезвычайные обстоятельства » [Goenner, 2005 стр. 184–185].

Такие обстоятельства наступят через 13 лет, когда к власти в Германии придут нацисты. А пока успокоившийся Эйнштейн стал готовиться к съезду Немецкого физического общества, который должен был состояться в сентябре 1920 года в небольшом курортном городке Бад Наухайм, расположенном в часе езды на поезде от Франкфурта на Майне, где тогда жил и работал Макс Борн. Эйнштейн решил остановиться у Борнов, чтобы иметь больше времени для обсуждений событий съезда. А события обещали стать «горячими», так как в повестке дня съезда стояла дискуссия по теории относительности.

Как уже говорилось, в антиэйнштейновской кампании центральную роль должен был сыграть авторитет Филиппа Ленарда, наиболее титулованного противника теории относительности. Поэтому опытный интриган Вайланд стремился заручиться поддержкой гейдельбергского профессора и приехал к нему лично первого августа 1920 года, почти за месяц до запланированного доклада в Берлинской филармонии. Об этом визите мы знаем из письма Ленарда единомышленнику Йоханнесу Штарку, написанного на следующий день: