Александр Эткинд - Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век

Рузвельт слушал его советы, но не следовал им. На место Буллита в Москву поехал Джозеф Дэвис, заслуживший этот пост более всего тем, что он и его очень богатая жена внесли значительную сумму в избирательный фонд Рузвельта. Когда-то Дэвис принимал участие в Парижской мирной конференции, а после нее жил и работал в Вашингтоне, где играл в гольф с Рузвельтом. В Москве он показал необычайную наивность, отказываясь слушать «русских экспертов» и во всем доверяя местным властям. Кеннан рассказывал, что Дэвис произвел на сотрудников посольства (все они были людьми, нанятыми и обученными Буллитом) такое впечатление, что они думали о коллективной отставке. Но здравый смысл взял верх; сохранив карьеры, Кеннан, Боулен и другие разъезжались из Москвы поодиночке. Зато Дэвис разделял и поддерживал общие представления Рузвельта, согласно которым Советский Союз, как и Америка, строил современное и на свой лад демократическое общество, и Сталин, как и сам Рузвельт, проводил прогрессивную политику на свой лад. Согласно этой теории, в СССР современность, прогресс, демократия организованы иначе, соответствуя русскому национальному характеру. По мере того, как капиталистическая Америка перенимала у Советского Союза нужные ей институты государственного регулирования, Советский Союз тоже перенимал у Америки нужные ему механизмы предпринимательства и соревновательности. То была ранняя, самодеятельная версия теории конвергенции, или, как стали говорить еще позже, множественной модерности.

По приглашению Кремля Дэвис сидел гостем на показательных процессах 1937 года. Там измученные пытками лидеры большевиков признавались в невиданных грехах, а Кеннан в ужасе переводил эти признания Дэвису. В перерывах Дэвис раздавал интервью, объясняя, как хорошо и справедливо организовано советское судопроизводство, и с аппетитом ел сандвичи из посольской заморозки (Кеннан, страдавший язвой, которая обострялась от переживаний, особо отметил этот момент). Супруга Дэвиса, одна из богатейших женщин Америки, составила в России богатую и хаотичную коллекцию русских икон, картин и драгоценностей, в чем ей с разрешения Кремля помогал живой еще барон Штейгер (ее коллекция составляет сейчас частный музей в Вашингтоне). Из корысти или по глупости, посол Дэвис всячески пропагандировал достижения Советов, заверяя Рузвельта и мир в том, что «обязательства Советского правительства так же надежны, как слова Библии». Под его руководством был снят смешной фильм «Миссия в Москву», восхвалявший Советы и лично Сталина. Посол Дэвис служил в Москве до июня 1938 года, пока Сталин готовил полный и очень опасный разворот своей политики – союз с Гитлером. Но предупредил Вашингтон об этом союзе Буллит из Парижа, а не Дэвис из Москвы.

Лжесвидетельства Дэвиса устраивали Рузвельта и Халла больше, чем сбывавшиеся предостережения Буллита. Накануне и во время войны, которую США вели вместе с СССР, президент заставил американцев принимать желаемое за действительное: военный союз со Сталиным было легче продать Америке, если представить его не диктатором и убийцей, а миротворцем и создателем альтернативной современности. Московским представителем «Нью-Йорк Таймс» в это время был Уолтер Дюранти, который в своих статьях откровенно восхищался Сталиным, объясняя его эксцессы ссылками на Достоевского: тот учил, что русские всегда любили страдать, они и теперь продолжают любить это дело. Вот и успехи коллективизации говорят о том же. Во время войны, писал потом Буллит в ключевой для понимания этой эпохи статье «Как мы выиграли войну и проиграли мир» [156], советские агенты объединили пропагандистские усилия с сотрудниками Госдепартамента, Казначейства и даже Министерства обороны. Эти ведомства «принимали на службу попутчиков и даже заведомых коммунистов, предоставляя им доступ к государственным секретам». И наоборот, специалисты по Советам, многие из них бывшие сотрудники Буллита, теряли работу в Вашингтоне именно потому, что говорили и писали правду об СССР, которая в этот момент разошлась со стратегическими интересами США.

Наконец в августе 1936-го Буллит получил назначение послом во Францию. Он любил эту страну и отлично говорил на ее языке. Для него Париж был вторым домом, и он теперь наслаждался предельным контрастом с чуждой Москвой. Он давно знал действующих лиц французской политической сцены, и они знали его; свойственное ему сочетание формальных манер и творческой энергии нравилось французам. Он знал, что в годы, которые он проведет здесь, европейская история будет двигаться с небывалой скоростью. Ему выпал еще один шанс изменить ее к лучшему. Происходящее тут было «трагически интересно», писал он Рузвельту [157]. Французы ждали от нового посла, личного друга Рузвельта, американской поддержки – моральной, финансовой и военной. Опираясь на особые отношения, которые связывали его с Рузвельтом, Буллит не упускал случая показать эти отношения миру. Французы понимали это как обещание помощи. Буллит часто звонил Рузвельту, пользуясь только что проложенным кабелем правительственной связи, и писал ему длинные телеграммы и еще более длинные письма. Тут пригодился его опыт журналиста и писателя; он умел облекать сложные идеи в форму быстрого, остроумного текста, который равно годился для письма или репортажа. Некоторые его словесные находки поражают. Война, если она начнется, станет «холокостом», писал он Рузвельту в августе 1938 [158]. Роберт Мерфи, советник американского посольства в Париже и впоследствии заместитель госсекретаря США, с восторгом говорил о Буллите: «Блестящий человек с глубоким знанием Европы и ее истории, он был убежден, что европейский конфликт напрямую угрожает Соединенным Штатам, и осознавал свою роль в приближающейся трагедии. Он чувствовал, что располагает неформальным поручением Рузвельта быть его глазами и ушами в Европе» [159].