Сергей Смирнов: Герои Брестской крепости

Получив в срочном порядке отпуск на выезд в город Пензу к мужу, я выехала 7 сентября 1944 года. Мне пришлось испытать самые тяжелые условия передвижения — ехать на буфере, в тамбуре, сделать несколько пересадок, где станции были полностью разрушены, и только 17 сентября я добралась до города Пензы в два часа ночи. Просидев до утра в зале ожидания пассажиров, я пешком пошла в город разыскивать госпиталь, а расстояние между вокзалом и госпиталем было пять километров. Госпиталь находился в конце города, и только к девяти часам утра я добралась до госпиталя, где спросила гвардии капитана Ибрагимова.

Одна легкомысленная сестра тут же обратилась ко мне:

— А, это тот слепой на оба глаза, который больше никогда не будет видеть!

Я перенесла жутко тяжелый удар. Ведь мне никогда не приходило даже в голову, что мой муж может оказаться слепым. От горя и волнения я потеряла сознание и упала. Очнулась в кабинете начальника госпиталя, где мне оказывали медицинскую помощь. После этого меня повели на третий этаж, в палату, где лежал мой ослепший муж.

Гвардии майор Али Гейдар Ибрагимов. 1944 г.

Оказалось, что когда мой муж узнал о том, что он безвозвратно потерял зрение (от той же медсестры), он объявил голодовку, требуя, чтобы вызвали меня. Поэтому мне дали срочную телеграмму о приезде.

В палате лежали восемнадцать человек офицеров.

Были там слепые, безногие и с другими ранениями. Когда меня подвели к кровати моего мужа, я его не узнала. Он был в ужасно изуродованном виде. Вместо глаз зияли красные гнойные ямы, одной ноздри не оказалось, вся челюсть была разбита и обтянута металлической шиной, сломана была лопатка и перерезаны пять пальцев на обеих руках. Всего у него было семнадцать ранений. Все лицо было забито осколками.

Я подошла к нему и спросила его по-азербайджански:

— Алиша, это ты?

Он ответил: „Да“.

Я обняла его, прижала к своей наболевшей груди и почувствовала, что он плачет. Чтобы самой не разреветься, я прикусила настолько сильно губу, что и по сей день у меня остался рубец. Врачи начали меня торопить, чтобы я его покормила, ввиду того что он уже тринадцать суток не принимал пищи. Мне принесли стакан какао, и я его начала поить с ложечки. После этого он мне задал вопрос: приехала ли я за ним и не брошу ли я его, такого изуродованного?

Я ему ответила, что любила его раньше, а теперь люблю вдвое больше и очень его жалею. Сказала, что он пострадал за весь советский народ, за нашу дорогую советскую Родину, а я патриотка своей Родины, и если бы даже он остался слепым и без рук и без ног, то и в таком случае я не оставила бы его. Я сказала ему, что он мне очень дорог. Он с радостью начал пить какао, и у него появилось желание поскорее поехать домой.

Через неделю я забрала его и еще одного двадцатилетнего бойца, колхозника-азербайджанца из города Геокчай, который остался без одной ноги, и мы приехали в Москву. Мы пробыли в Москве целую неделю. Я добилась, чтобы мужа посмотрел академик Тихомиров, который его утешил, сказав, что у него через 14 месяцев откроется зрение, а мне сказал он, что больше мой муж никогда видеть не будет и чтобы я его забрала домой подлечить раны.

Я привезла его в Баку, устроила в госпиталь, где он пролежал в течение целого года. Оттуда я его взяла домой и повезла в город Одессу, чтобы показать профессору Филатову, хотя я очень хорошо знала, что он никогда больше белого света не увидит. Но, чтобы утешить его, я пошла на все жертвы, продав последние вещи из дома.

Когда мы приехали в Одессу, то оказалось, что профессора Филатова там не было, что он отдыхает на курорте в Гаграх в санатории „Украина“, и мы взяли курс на Гагры, где, заручившись документами, я добилась приема у Филатова.

Когда профессор Филатов осмотрел глаза моего мужа, то он тут же откровенно сказал ему, что он никогда больше видеть не будет. Я сказала профессору Филатову, что я хочу пожертвовать одним глазом во имя спасения одного глаза моего мужа и мы будем оба видеть, имея по одному глазу.

Профессор мне ответил, положив мне и моему мужу на плечи руки:

— Если нужно будет, то я найду для него другой глаз.

А ему он сказал:

— Больной Ибрагимов, ваши глаза — это ваша жена. Живите друг для друга и берегите себя. Наука идёт вперёд, не теряйте надежды.

После этого мы ушли оттуда, и я с большим трудом уговорила его остаться в Гаграх хотя бы на один месяц. Так мы и сделали. Ежедневно я водила его к морю купаться. Он, как бывший спортсмен, любил плавать. Но слепому ему ориентироваться было очень трудно. Тогда я купила веревку, привязывала ему за талию и пускала его в море, держа веревку в руках. Если он уплывал далеко, то давала ему дерганием веревки знать, чтобы он возвращался обратно, и таким образом мы практиковались три — четыре дня.