В Миндлин - Последний бой - он трудный самый

И все равно ощущалось дыхание весны. В щелях между булыжниками мостовых, между стыками рельсов трамвая, во вчерашних воронках — повсюду проклюнулись стебельки молодой травы. Жизнь не сдавалась смерти. И мы радовались ей... Искренне радовались, от души!

На круглой площади я наконец вижу свой полк в сборе, всех вместе!

— Как хорошо, что все собрались, — задумчиво говорит майор Русанов, глядя на обгоревшие, опаленные взрывами «ИС», на чумазых, замасленных наших танкистов.

И я радуюсь, что выпала такая минута.

Люблю свой полк, все мне в нем по сердцу: и люди и танки.

Еще месяц назад наши боевые машины были на Урале. Они прибыли в полк с завода в начале апреля, блистая свежей зеленой краской. А на что похожи сейчас наши красавцы, наши «ИС»! Краска обгорела, обнажив темную сталь. На многие места корпусов и башен навешены жестяные противокумулятивные экраны. Они от взрывов и пуль взлохматились, торчат суровые зазубрины. Синеватые «засосы ведьм» покрывают броневые листы языками оплавленной стали: словно взрывы лизали их! Это рубцы и раны бойцов...

Стою у эстакады надземки, танки проходят на выполнение новой боевой задачи. Вроде как на параде козыряют нам дорогие моему сердцу танкисты. Они стоят в башнях: черные лица, воспаленные веки. Только белки глаз да зубы блестят, как у негров. Боевые хлопцы, силен в них войсковой дух товарищества и стойкости.

— Дайте команду подкрасить опознавательные союзнические знаки, — говорю майору Русанову.

— Понадобятся ли? — спрашивает капитан Луговой.

— А что, если встретимся с союзниками?

— Так наши Берлин окружили. Сами управимся! — ворчит заряжающий, старшина Николашин.

— В прошлом году ты не так говорил.

— В про-ошлом году-у! Это насчет второго фронта?.. Так им и надо было открыть его на год раньше! Я бы не возражал...

— А теперь возражаешь?

Мимо нас проходит танковый взвод моего земляка старшего лейтенанта Мажуги.

— Как дела, земляк? Як справы? — спрашиваю по-белорусски.

Мажуга весело козыряет и что-то кричит в ответ, но слов из-за лязга гусениц не слышно. Демонстрирует поднятый большой палец: во!..

Я рукой показываю ему направление на рейхстаг, и старший лейтенант утвердительно кивает: мол, ясно.

Добрый хлопец — старший лейтенант Мажуга. Еще перед штурмом Зееловских высот мы с ним договорились встретиться у рейхстага и там выпить по чарке за родную Белоруссию.

— Держись, Мажуга, — кричу ему вслед. — Уже скоро!

Чтобы лучше слышать, старший лейтенант стягивает танкошлем. Его темно-русый чуб трепещет на ветру.

Суждено ли нам выпить по чарке у поверженного рейхстага? Кто это знает?.. Будь здоров, Мажуга! Надо уцелеть! Слышишь?

— Может, и не стоит подкрашивать. Не придут сюда союзники, а нас это будет демаскировать, — задумчиво говорит вдруг Русанов. — А, товарищ гвардии подполковник?

На каждом танке вокруг башни — двадцатисантиметровая белая полоса. На крыше башни — белый крест. Это опознавательные знаки на случай встречи с союзниками, с их наземными войсками и авиацией. Такие же знаки у союзников. Правда, это уже не секрет для немцев, уже встречали мы и на немецких танках такие знаки.

— Добро! — решаю я. — Возьмем Берлин, тогда и подкрасим.

— Тогда подкрашивать не надо. — Николашин вытирает изнанкой танкошлема лицо. — Война кончится!

— Так это же здесь, чудило! — слышится вдруг из-за башни тенорок разведчика Охотина.

— А где еще?

— Самураи, — поясняет Охотин. — Их тоже надо бы привести к «нормальному бою»!

Я молчу, хотя разговоры о «самураях» наши солдаты ведут не впервой. Своего мнения по этому поводу сказать подчиненным я не могу, командир полка — лицо официальное.

* * *

Уличные бои похожи и не похожи один на другой. И как рассказать о каждом из них?

...Из глубины квартала, где высятся башни двух красно-кирпичных кирх, фашисты ведут сильный огонь. Взахлеб лают пулеметы, коротко рявкают пушки, непрерывно стрекочут автоматные очереди, квакают минные разрывы, и солдаты-автоматчики прижались к мостовой, стараясь укрыться за любым камнем.

Но надо двигаться вперед. Они приподымают головы, стараясь за доли секунд определить, кто и откуда ведет огонь. Где ближний враг? Куда рвануться по команде «Вперед!»? И где снова упасть на мостовую и сейчас же отползти в сторону от прицельного огня? Команда — резкая, как удар кнута, — подбрасывает солдат и устремляет вдоль улицы. Только вперед! Люди бегут, пригибаясь, сжимаясь в комки.