Коллектив авторов - Дыхание камня - Мир фильмов Андрея Звягинцева

Во время любовной сцены с участием Инны и Кирилла в начале фильма автор дает зрителю возможность как следует рассмотреть интерьер, в котором разворачивается действие картины. Стены комнаты выкрашены в темно-зеленый цвет. Симметрично друг напротив друга расположены окно (главный источник естественного освещения в комнате) и затемненный дверной проем. Вся площадка комнаты, по сути, окружена разнообразными формами отражения реальности, “экранами”: так, напротив кровати висят два зеркала (прямая репрезентация), периметр комнаты украшают многочисленные скетчи и картины (художественная репрезентация), а в углу расположен телевизор, который поочередно воспроизводит видеозаписи и выполняет функцию зеркала, осуществляемую благодаря прямому подключению видеокамеры.

В фильме нет ни одного персонажа, который бы хоть раз не отражался в зеркале или в других “экранах” комнаты. Оказавшись временно “схваченным” квадратом зеркала, видоискателем камеры или картинной рамой, персонаж претерпевает метаморфозу, в которой опять же перевоплощается в собственную противоположность. В единственной сцене присутствия реального Евгения Николаевича он кажется зрителю спокойным и рассудительным, но ранимым и обманутым мужчиной. Однако в пересказе Инны и на “случайной” видеопленке он внезапно оборачивается чудовищем, которое бьет и насилует собственную жену, а также третирует ее ревнивыми нападками. Стоящий у зеркала Кирилл, до этого зарекомендовавший себя как шутник и рохля, начинает отрабатывать удары и инсценирует вооруженную стычку со своим отражением (цитата из “Таксиста” Мартина Скорсезе). Наконец, Инна, являющаяся причиной всех трагических событий фильма, предстает на той же видеопленке несчастной жертвой, а висящая около двери картина представляет ее, мрачную и расчетливую убийцу, в ярких и жизнерадостных цветах. Таким образом, выявляется другая “линза” камеры-обскуры, другая ось обратной симметрии – тот самый пресловутый “экран” (зеркало, картина, видеозапись), запечатлевающий персонажа и находящий в нем нечто невидимое до этого взору. Подобное запечатление “взрывает” не только характеры героев, но и ситуации. Так, именно пленка помогает Кириллу увидеть подозрительные манипуляции Инны, она же фиксирует кадры бытового насилия и убийства Кирилла, всякий раз разрушая мирное и логичное существование героев. Кроме того, всякий раз “экраны”, объединенные в одну группу, меняются своими функциями: телевизионный экран превращается в обычное зеркало, картина становится кривым зеркалом, зеркало – телевизором, цитирующим фильмы. Обратно симметричными оказываются не только комната и система персонажей, но и композиционный метод, причем он распространяется как на отдельные кадры (любовники, лежащие в постели), так и на фильм в целом (открывающий картину кадр с видеозаписью Евгения Николаевича и Инны, который дублируется в самом конце фильма и перераспределяет роли агрессора и жертвы на экране).

Сюжет другого сегмента “Черной комнаты”, картины “Бусидо”, повествует о шахматной партии между банкиром и его телохранителем, которая из мирных посиделок превращается в кровавую разборку. Он одновременно более упрощен по сравнению с “Obscure” – в действии принимают участие лишь два героя – и в то же время сама система персонажей “Бусидо” заметно усложнена благодаря появлению неявных, “глубинных” оппозиций. Каждая сюжетная перипетия заново прочерчивает ось обратной симметрии между банкиром Николаем Ивановичем и его телохранителем Димой. В самом начале фильма их противопоставление построено на исключительно профессиональных качествах (наниматель/работник), тогда как после фальшивого покушения их отношения начинают выстраиваться на основе более интимной поведенческой модели “испытывающий/испытуемый” и “преданный/предающий”. Прямо перед финальной сценой действующие силы противников вновь перераспределяются: на этот раз Дима, оказавшийся наемным убийцей, временно становится хозяином ситуации, в то время как манипулятор Николай Иванович превращается в его беспомощную жертву. Наконец, последняя метаморфоза персонажей способствует выстраиванию окончательной иерархии: загнанный в безвыходное положение Дима вынужден исполнять постыдную роль пассивного объекта наблюдения, в то время как Николай Иванович занимает место всевластного наблюдателя.

За очевидными оппозициями следуют менее явные примеры обратной симметрии в системе персонажей. В противостояние героев вторгаются их двойники, чье незримое присутствие придает поступкам героев новый смысл. К примеру, струсивший телохранитель Дима в какой-то момент оказывается в тени своего предшественника Вити (о нем Диме рассказывает сам банкир), который погиб, закрывая от пули своего хозяина. Однако когда обман наконец вскрывается, происходит единение двойников – оказывается, что Витя также не прошел это испытание и был позорно уволен. Двойник Николая Ивановича проявляется, когда банкир, удивленный преображением Димы в наемного убийцу, погибает от выстрела в голову. Спустя буквально пару минут Дима обнаруживает на трупе банкира парик и осознает, что убитый и есть двойник, а настоящий Николай Иванович наблюдает за всем происходящим из безопасного укрытия. Сама профессия телохранителя, который своей гибелью выкупает жизнь хозяина, также неизбежно апеллирует к теме двойничества. Наконец, благодаря воспроизведению в кинематографическом тексте отрывка из фильма Акиры Куросавы “Телохранитель” сам образ одноименной цитируемой картине профессии разделяется на пару противоположных друг другу диспозиций “древнее служение/современное служение”, о котором Андрей Звягинцев упоминал в одном из своих интервью.