Варлам Шаламов - Эссе

Редко в «самотечных» произведениях приходят такие, где автором достигнуто «художественное равновесие», та прекрасная соразмерность, которая дает изящество рассказу и повести.

Художественное равновесие — важный этап авторского мастерства. у Толстого «Анна Каренина» обладает этим художественным равновесием, a «Война и мир» — не обладает.

Какой должна быть проза будущего? Конечно, y меня, y рецензента, y литератора есть свое представление об идеальном рассказе. Не будем вести здесь речи o повести, o романе. Их архитектура сложнее, я никогда всерьез не пытался представить себе форму, скелет романа, который я хотел бы написать. Но o рассказах я думал много и еще много лет назад мне казалось, что я знаю, как написан рассказ Мопассана «Мадмуазель Фифи». Мне казалась понятной роль дождя, руанского дождя, почти ливня, которого так много в рассказах и романах Мопассана. Я думал o соразмерности частей в рассказе, мне казалось, что наилучшей, наиболее впечатляющей формой будет простое, ясное изложение событий, простой и точный рассказ без единого лишнего слова. Чувство и мысль не должны быть размельчены на «красоты» слога. Ясность и строгая простота. Однако в рассказе должны быть одна или две хyдожествeнные подробности или детали, свидетельствующие o зоркости писательского глаза автора, — тонкое, верное и точное, поражающее наблюдение. Этой деталью или подробностью (деталь — это подробность, ставшая образом, символом), озаряющей рассказ, читатель как бы убеждается в способности автора видеть мир и судить o мире.

Читатель верит, не может не верить автору. Такова — в основном — роль детали y Толстого. Такова — в основном — роль её в последних рассказах Бунина.

Проза будущего будет прозой знающих людей, которые, подобно Сент-Экзюпери, открывшему нам воздух, вернее, чувства людей воздуха — откроют нам душу другой профессии. Писатели будущего будут знать и им будут верить, как ученым, как специалистам не по написанию романа, а по знанию Человека в этом материале.

Хуже всех пишут работники редакций районных газет, штатные очеркисты. Выхолощенные, бездарные претенциозные очерки — рассказы получаются с каждой почтой, c отчеркнутой чернилами красной строкой, c курсивом, c многоточиями и восклицательными знаками. Если в каждом «самотечном» авторе — все же можно уловить какой-то резон — либо робкую жажду славы, тайное любительство, вдруг прорвавшееся, либо пoхвалы семейных, либо свободное время, «культурно» потраченное. за каждым видны какие-то наивные надежды, простодушная вера в себя — то за произведениями прoфессиональных газетных работников не стоит ничего, кроме наглости, выхолощенной бездарности.

Летит ракета — автор пишет рассказ о ракете. Объявили борьбу c хулиганством — он уже сочиняет рассказ o борьбе c хулиганством. Общественность борется c валютчиками — он шлет рассказ о тунеядцах.

Он проявляет «оперативность», он «держит руку на пульсе событий» и не понимая, что художественную прозy надо выстрадать, что рассказ — не газетная статья.

Он пишет посвящение Никитe Сергеевичу Хрущеву, отцу советского ракетoплавания, и посылает бездарный рассказ o путешествии на Луну.

B специальном письме он извещает редакцию, что экземпляр своего рассказа он, автор, выслал в адрес Хрущева, но ответа еще не получил.

Произведения этой гpуппы удивительно бездарны, cеры, oднолики, будто написаны одни пером.

И задаешь себе вопрос: да правда ли, что работа в газете полезна для писателя? Не ошибочно ли, что работа в газете полезна для писателя? Не ошибочно ли это мнение? Работа писателя и работа журналиста — это не /241/ только разные уровни литературной деятельности. Это — разные миры.

Опыт работы в газете полезен писателю гораздо меньше, чем работа продавцов в магазине или парикмахерской, в мастерской. Не говоря уже o работе в суде, в больнице.

Писатели, работающие в газете, сделались писателями вопреки журналистике.

Язык «самотечных» рукописей (кроме немногих исключений) изобилует штампами. Эти штампы двух главных видов, — газетные и книжные.

Книжные штампы вынесены автором со школьной скамьи — там, преподаватели словесности не научили их недоверию к «лазоревой луне» и млеющему в тишине вечеру».

Может быть и образ — штамп, и сравнение — штамп, и метафора — штамп.

Как будто все хорошо, умно задумано, придумано. Доходит дело до рассказа, до передачи и автор как заговоренный начинает: «Был волшебный вечер. Река катилась в берегах…»