Сергей Овчинников - Сборник рецензий

С этим текстом вводится новый персонаж – Аля или Ариадна – возлюбленная героя второй новеллы Бориса Гордона. Я почти увидел, как ровно этими строками преподаватель Дмитрий Львович рассказывает студентам о новом романе. Полное впечатление, что где-то есть оригинальный живой текст, но я по недоразумению взялся читать не его, а интерпретацию уважаемого литературоведа и критика. Я не то чтобы не согласен с интерпретацией, мне просто хочется почитать сам роман.

Но квинтэссенция в следующем фрагменте:

«И заметил, потом, вытряхивая косточки в ведро, что они цеплялись за дно миски, не хотели падать, выигрывая, может быть, секунду – но выигрывая. Вот так и мы, подумал Борис, но не стал уточнять, за что мы цепляемся и куда падаем. Просто подумал, просто таково было ощущение.»

Т.е. даже когда, по мнению автора не стоит объяснять мысль героя, решив её оборвать, не объясняя, он, по инерции что ли, продолжает намыливать вокруг этой мысли совсем уже пустопорожний текст. Вот и я, похоже, здесь намылил – неужели эта штука заразна?

Временами не понимаешь, чей текст в данный момент читаешь. Иной раз выводы героев звучат подозрительно современно и не попадают в эпоху, а ассоциативный ряд их мироощущения велик, прекрасен и похож один на другой. То ли это мысли персонажа, то ли авторский текст, то ли – текст того же автора, но уже в роли критика самого себя. На мой вкус автора в тексте романа отчаянно и даже неприлично много. Обидно и несправедливо упрекать в этом Дмитрия Львовича. Его летучие, скачущие мыслеформы перекрывают по яркости и эмоциональности размышления и переживания любого из героев. Сюжетные рамки тесны для него и выглядят вместе со всеми действующими лицами лишь декоративным обрамлением для пламенной речи. И, в конце концов, какая разница, от чьего имени она провозглашается – от лица героя, писателя или критика – главное, чтобы она резонировала со струнами, вибрирующими в душах читателей, и рождала в результате некую новую гармонию.

И для меня тоже этот момент в романе настал, когда всё сошлось, и избыточные объяснения отлетели и исчезли, как ненужная пустая шелуха, а мне даже показалось, что я наконец дочитал до оригинального, т.е. исходного, текста, прорвавшись сквозь бесконечную встроенную авторецензию. Поездка Бориса в Котлас в лагерь к Ариадне. Там как-то всё на месте – и правда, и боль, и недосказанность. Ну и легкая горечь: «Вот бы точно так же с самого начала!»

Январь 2019

Этот роман взял меня штурмом с первой фразы: "Долг Бубенцовых к Новому году перевалил за полмиллиона". Текст показался крепко сбитым, плотно упакованным смыслами без рыхлостей и провисаний. Ритмически цельный – заражает и подхватывает своим драйвом с первых строк и протаскивает на хорошем ходу где-то до середины. Дальше у меня начинаются разногласия и разочарования, но об этом позже, хотя набранного темпа хватает до самого финала.

Любой текст с подобной тематической привязкой будет неизбежно сравниваться с бессмертным творением сами-знаете-кого, так что я не буду. Автор же делает интересный и в определенном смысле провокационный реверанс в адрес Мастера, но быть может, чтобы отмежеваться от булгаковской концепции. Однако, в результате он ещё больше к ней прирастает с той точки зрения, что даёт в руки даже очень ленивому читателю повод для открытого сопоставления.

Действительно, несогласие с позицией Михаила Афанасьевича хоть и выражено от имени его же отца Афанасия Ивановича, который введен в качестве персонажа, но по поручению, несомненно, автора. В нашей реальности отец Булгакова не дожил, конечно, до создания известного романа, не говоря уже о публикации. Однако, его богословский научный профиль хорошо вписывается в мистическую реальность, созданную в романе "Император". Почему бы и нет? Только одно, на мой взгляд. Обнаружив эту крайне любопытную деталь, читатель уже не может читать "просто так" – он лезет в Википедию, чтобы проверить автобиографию, а также уже и в текст "Мастера и Маргариты" в надежде найти менее явные отсылки. А если не находит, неизбежно разочаровывается. Осмелюсь утверждать, что использование Афанасия Ивановича в качестве одного из ключевых персонажей задаёт довольно высокую планку, которой необходимо соответствовать теперь до самого финала.

Идея и смысл, смыслы для читателя с самого начала непрозрачны. Интрига аккуратно удерживается. Даже мистический контекст до поры до времени, используя авторскую лексику, "таится под спудом".