Любовь Сушко - Тайны сетевой литературы. Записки кота Тимофея

Складно написанные стихи, поэзия ли это?

Это просто стихи.

А если нет того особенного мироощущения, которое наверняка будет отвергнуто многими, если ты не видишь и не чувствуешь по- другому, можно сколько угодно писать стихов, они таковыми и останутся.

И когда сегодня мы с гордостью пишем в резюме, о том, что хорошо научились работать в команде, над какими-то проектами громкими и яркими, то поэт – это тот, кто напишет как раз обратное.

В прозе могут быть соавторы, и сколько угодно проектов, хотя это тоже вопрос спорный, у поэтов этого просто быть не может.

Если он не эгоист, не индивидуалист, не сумасшедший в той или иной степени, то он и не поэт вовсе. Не потому ли так страшно им быть?

Все три перечисленные выше качества, они неудобны для реальности и страшны для самого человека, который понимает, что жить ему придется все-таки в этом обществе. И лучше их скрыть, от них излечиться и стать обычным, обозвать себя графоманом.

Так многие и делают. И только тот, кто устал бояться, расправил крылья, послал подальше всех критиков и доброжелателей, только тот, кто может себе признаться в том, что он страшный эгоист, индивидуалист, сумасшедший, король и шут в одном лице, и плевать ему на морали и законы – он поэт.

У Роберта Рождественского были строки, которые могу переврать, но звучали они так:

Плевать нам на ваши морали,

Продажные ваши законы,

Плевать нам на то, что встречаете бранно,

На то, что проходите мимо,

И если вы – мир, мы приправа,

Для этого пресного мира.

Мы как в драгоценностях, в росах,

Мы молимся птицам и травам…

Что-то в этом роде, сначала должен понять и почувствовать про себя поэт, а потом уже выходить к остальному миру. И конечно, сразу убедиться в том, что никто его не рвется публиковать, что смотрят удивленно, стараются понять и не понимают. Что каждый знаток русского языка и основ стихосложения, который сам ничего кроме нескладушек написать не может, в дикой ярости, днями и ночами будет выискивать всевозможные ошибки, упорно о них истошно вопить, словари цитировать и всех ученых призывать в свидетели своей правоты. И поэт, этот тот, кто не пошлет критикана подальше, просто потому что он не так устроен. Он даже стихов своих не станет объяснять, потому что далек он от вас, и никогда к вам не приблизится.

И дай бог ему, такой же снисходительно-презрительной усмешкой отвечать на все ваши беснования, ярость и спесь, когда вы будете его учить писать стихи, и требовать, чтобы он все исправил и привел в норму.

Поэтов не становится больше, со временем, а критики, зато плодятся, как поганки после дождя, и для них уже не хватает поэтов.

Вы не заметили, что они практически никогда не хватаются за графоманов, там, где и искать ничего не надо и все разваливается на глазах, чего бы ни критиковать?

А потому, прежде всего, что графоман тебе так ответит, так далеко пошлет, а то, и физическую расправу учинит такую, что надолго желание критиковать отпадет, если не вместе с теми членами, которые участвуют в вашем бесполезном и вовсе не благородном деле.

Да и какой резон с ними возиться?

Поэт – совсем другое дело, ведь он уже обрек себя на беззащитность, уязвимость на непонимание со стороны правильных, твердолобых завистников.

Если, читая нескладушку, критик скажет себе:

– И я так могу, и еще лучше могу, – то и успокоится на этом.

А если почувствует, что он так не может, что он на такое не способен, вот тогда все бурные, да что там, буйные чувства и вырвутся наружу.

И тогда надо уничтожить, нет, не безобразное, а именно прекрасное творение, как бы ни странно это было. А еще лучше – самого поэта.

Легенда о Моцарте и Сальери, за которую столько камней было брошено в нашего гения теми же критиканами, которые не могли найти доказательств, что подобное имело место быть в реальности. Она актуальна всегда именно потому, что и музыкант, и художник, и поэт, должен помнить не только о поклонниках и фанатах, которые могут быть такими же агрессивными, и тому есть масса примеров, но и о менее талантливых своих собратьях.

Графоман и ремесленник может какой-то срок мириться с собственными комплексами, но они накапливаются, и сжимается пружина в душе его. Но ведь она рано или поздно разожмется снова, и что тогда?

А если это случится в тот момент, когда он столкнется именно с Моцартом?

И тогда финал закономерен – творец обречен, потому что он не сможет ответить, и «дружбу подозреньем осквернить». Чувствовал и понимал это А.С.Пушкин очень четко. И ему ли не знать подобного.