Джон Рескин - Прогулки по Флоренции

Эта фигура – одно из прекраснейших созданий данной серии благодаря ее необыкновенной утонченности и нежной строгости. Она увенчана не лаврами, а мелкими листочками, – я не могу точно определить, что это за листья, поскольку они очень пострадали от времени; худощавое лицо ее задумчиво и сосредоточенно, губы полуоткрыты в тихом пении, волосы мягкими волнами ложатся на плечи. Она играет на маленьком органе, богато украшенном готическим узором, крышка его декорирована растительным орнаментом, как на соборе Santa Maria del Fiore. Симон Мемми полагает, что всякая музыка божественна. Это не значит, что мы должны петь одни только гимны, однако все, что по праву называется музыкой, или искусством муз, обладает божественной силой помощи и исцеления.

Движения обеих рук ее необыкновенно изящны. Правая рука – одно из прелестнейших созданий во всей живописи, мне известной. Она опущена вниз и нажимает одну клавишу третьим пальцем, который виден из-под поднятого четвертого; большой палец проходит под ними; все изгибы пальцев безукоризненны, и мягкая светотень на розовой коже контрастирует с белыми и коричневыми клавишами органа. Большой палец и конец указательного пальца левой руки слегка надавливают органные меха. К счастью, вся эта часть фрески осталась нетронутой.

102. Под ней Тувалкаин. Не Иувал, как вы, вероятно, ожидали. Иувал был изобретателем музыкальных инструментов, а Тувалкаин, по мнению флорентийцев, изобрел саму гармонию. Они были лучшими кузнецами в мире и хорошо различали звуки, производимые молотом по наковальне. Странно, что единственное красивое и веселое пение, которое мне пришлось слышать в этом (1874) году в Италии (живя шесть месяцев по ту сторону Альп в переездах из Генуи в Палермо), было пение кузнецов в Перудже. Что же касается диких завываний безнадежных, ужасных певцов, неистово надрывающих свои глотки, то одному только Богу известно, сколько я уже слыхал их и как долго еще буду обречен их слушать!

Вы находите, что Тувалкаин очень уродлив? Да. Он похож на лохматую обезьяну – и изображен так не случайно, а с истинно научным знанием характерных черт павиана. Должно быть, так выглядели люди, прежде чем они выдумали гармонию и поняли, что одна нота отличается от другой, говорит Симон Мемми. Дарвинизм, как и всякое широко распространенное и вредное заблуждение, имеет в себе немало крупиц правды.

Под Моисеем.

В медальоне – поющий юноша. Это указывает на то, что здесь подразумевается не только церковная, но и светская музыка.

103. Технические замечания . Тувалкаин – один из чистейших и драгоценных остатков старой живописи; все в нем уцелело в прежнем виде, и только концы бороды подправлены. Зеленое платье Музыки абсолютно переписано, оно было прежде красиво вышито; рукава – частью подлинные, руки сохранились полностью, и почти так же – лицо и волосы. Краски венка из листьев выцвели и облупились, но не подновлены.

104. V. АСТРОНОМИЯ. Древнее ее название было Астрология – так же, как мы говорим «теология», а не «теономия»: знание небесных светил, насколько оно доступно нам, но не посягательство на определение законов, которыми они управляются. Не то чтобы нам было недоступно определить, что они двигаются по эллипсу и так далее, просто это не наше дело. Но влияние их восхода и заката на людей, животных и растения, их изменения и превращения, которые видимы и ощутимы на земле, – вот что мы должны узнать о божественных светилах, наблюдая их в бессонные ночи, – это и ничто иное.

На ней темное, пурпуровое платье; в левой руке она держит полый глобус с золотым зодиаком и меридианами, правая поднята в благоговейном восхищении.

«Когда взираю я на небеса Твои, – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил…» [Пс. 8:4].

На голове ее золотой венец, темные волосы, уложенные волнами в форме эллипса, перевязаны блестящей жемчужной цепью. Ее темные глаза обращены вверх.

105. Под ней Зороастр {69}, полный благородства и красоты; очертания его персидской головы изысканны и кажутся еще более мягкими благодаря шелковистым, тщательно расчесанным волосам, вьющимся в бороде и скрученным в тонкие пряди, падающие на плечи. Голова запрокинута назад, он смотрит вверх, но его прекрасный покатый лоб остается неизменным, он вглядывается и пишет одновременно.

Отношение флорентийцев того времени к религии магов я уже изложил в главе «Перед султаном».

Одежда его была, видимо, белого цвета и красиво контрастировала с пурпуровым платьем Астрономии наверху и одеждой Тувалкаина рядом. Но она подверглась слишком значительной реставрации, чтобы можно было определенно судить о ней; ничто не сохранилось в прежнем виде, кроме одной или двух складок на рукавах. Кусок живописи ниже колен очень красив и, я думаю, выполнен по первоначальным линиям, но мне кажется, что здесь сыграла роль также искусная рука реставратора. Теплый свет, оттеняющий пурпур над головой Атласа, тоже принадлежит ему. Не знаю, было ли лучше прежде, когда не было этих мягких теней на темном пурпуре, – но теперь он, по-моему, прекрасен. Яркий румянец на лице Астрономии тоже дело рук реставратора. Она была бледнее, если не совсем бледна.