Елена Айзенштейн - Сестра моя зверь. О зоологическом мифе Алексея Цветкова

Пускай ты предан греческому зверю —

Прощальный миг мне возместит потерю.

Я женщина, я ничему не верю,

Сложи свой щит и поцелуй меня! (с. 62)

По-видимому, Цветкову близок тип такого героя, как Гектор, который оставляет Андромаху, чтобы сразиться за Отечество. Возможно, Цветков видел в Третьяковской галерее картину А. Лосенко, сюжет которой взят из шестой книги «Илиады» на тему прощания защитника от ахейцев Трои Гектора с Андромахой, которая держит на руках маленького сына. Конечно, должен знать Цветков и перевод Тютчева «Гектор и Андромаха» из Шиллера. У Тютчева Андромаха сокрушается, что любовь Гектора скоро исчезнет, а Гектор убеждает ее в обратном:

Андромаха

Суждено ль мне в сих чертогах славы

Видеть меч твой праздный и заржавый? —

15 Осужден ли весь Приамов род?..

Скоро там, где нет любви и света, —

Там, где льется сумрачная Лета,

Скоро в ней любовь твоя умрет!..

Гектор

Все души надежды, все порывы,

20 Все поглотят воды молчаливы, —

Но не Гектора любовь!.. —

Слышишь?.. Мчатся… Пламя пышет боя!..

Час ударил!.. Сын, супруга, Троя!..

Бесконечна Гектора любовь!. —

В цветковском «Прощании Гектора с Андромахой» появляется третий персонаж, автор, который произносит страшный монолог о своем предательстве человеческой породы, о верности космосу, пронизанному речью. Лирический герой Цветкова готов положить на кон все самое дорогое во имя музыки речи и слуха души. И его Гектор говорит гадости Андромахе, ощущая себя бессильным противостоять року: «Моя царевна, ты уже вдова мне,/ С тех пор, как трупу моему жена» 6 6 Одноименную трагедию о судьбе Андромахи написал Расин, а эпизод «Прощания Гектора с Андромахой» не раз становился образом мировой живописи. (с. 61) Но Андромаха оказывается выше Гектора: «Я женщина, я ничему не верю,/ Сложи свой щит и поцелуй меня!» (с. 62) Замечателен «Плач Андромахи» его страстью, любовью и верностью:

Я припомнила все, мне доносов Кассандры не надо,

Я царевна твоя, Андромаха, твоя Илиада.

………………………………

Кораблей, что в летней стуже дафний.

В ожиданьи замерли враги.

Выходи, мой завтрашний, мой давний,

Господи, он целится – беги! (с. 68)

Пожалуй, эти трагические стихи – наиболее яркие в книге «Дивно молвить», стихи-мифы.

Цветков обращается и к страницам Ветхого завета, к 136 (137) псалму о вавилонском плене иудеев, «На реках вавилонских» 7 7 О воплощении этого псалма в русской поэзии: //Айзенштейн Е. Дорогой подарок царь Давида. Нева, 2013, №9. – песне евреев о вавилонском плене после падения Иерусалима 8 8 https://ru.wikipedia.org/wiki и разрушения Первого Храма 9 9 https://ru.wikipedia.org/wiki в котором первая часть псалма (ст. 1—6) посвящена скорби евреев о потерянной родине, вторая (ст. 7—9) – надежде на возмездие захватчикам. Этот псалом усваивается Цветковым наоборот, у него иудейский, а не вавилонский плен:

Иштар на вершине пилона

Лицом затмевает луну.

Голодных детей Вавилона

Томят в иудейском плену. (с. 73)

Тема возвращения на родину дается через библейские коннотации, которые соединяются с воспоминанием есенинского стихотворения «Утром в ржаном закуте…»:

Обрушатся кровли в Содоме,

Праща просвистит у щеки,

Но будут возиться в соломе

Любви золотые щенки. (с. 73)

Этим щенком без родины воспринимается и сам поэт, которому не было еще тридцати, когда он оказался на чужбине. Образ родины воплощают не только есенинские кутята, которые должны погибнуть (они соотносятся с младенцами финала 137 псалма), но и «тростники ностальгии» и «соляные столпы». Иудейским пленом становится жизнь лирического героя и таких же «щенков». Имена собственные в этом стихотворении: Дедал, Сучан, Колыма, Воркута, Иштар, Вавилон, Путивль – смешивают времена, соотносят ветхозаветное, древнегреческое и постхристианское (современное), общемировое и русское. Путивль в сознании читателя ассоциируется с плачем Ярославны, которая ждала Игоря, Вавилоном названа тоже Россия. Таким образом, лирический герой – тот же Игорь, инвариант Тангейзера, инвариант Дедала, который должен бежать из плена, но его избранница – это не Ярославна на стене Путивля, а Иштар в нейлоне, богиня любви, войны и распри, олицетворение планеты Венеры. Нейлон Иштар – новые современные, электрические одежды, которые она разрывает от горя. Нельзя не увидеть в этом последнем образе Иштар доли легкой иронии. Последняя строфа обозначает верность автора соляному столпу любви, который, в сознании читателя, связывается со стихами Ахматовой «Лотова жена». Таким образом Цветков говорит о верности русской литературе в лице Ахматовой, Есенина, Достоевского (образ трамвайного билета уводит в мир Достоевского, переложенный Цветаевой в «Стихах к Чехии» («Пора – пора – пора – / Творцу вернуть билет») – и Булгакова («Мастер и Маргарита»). Нейлон вавилонской блудницы ассоциируется с огнями и иллюминацией американских небоскребов (нейлон – неон). Многое не уцелеет в памяти лирического героя, сотрется из нее бытовое и мелкое (бабка с клубникой, клятвы, ссоры, эшелоны соли, эшелоны страданий), но в памяти останется Россия как некая женщина, которую лирический герой воспринимает то ли своей Ярославной, то ли Иштар. (с. 73).