Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

Подобно греческому русское православие обретало силу и самостоятельность в основанном на духовной саморепрессии («слезах и самоуничижении») ветхозаветном дискурсе богоизбранности, «антиномически» соединявшем прирожденность и религию. Приведение основных элементов этно-религиозной антиномии православного национализма – (1) этноса как «первичной» (биологической) природы и (2) социума как природы «вторичной», надстраиваемой над первой – к прямо противоположному, «обратному» механизму подавления прирожденности религиозно регламентируемым социумом, вытекало из самой сущности одномерного мышления. Подобно тому, как идея «в философии Гегеля всегда полагает конечное, но не с тем, чтобы она желала ему жизни и добра, а с тем, чтобы сделать его несамостоятельным моментом своего внутреннего диалектического процесса» 100 100 Юркевич П. Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990. С. 53. , так же точно и греческое православие утверждало природное своеобразие русской народности не ради нее самой. Оно исходило не из расточительной щедрости и полноты евангельской любви, обращенной к жизненным реальностям, а из ветхозаветной нужды трансцендентного Абсолюта полагать конечные проявления человеческого духа (личности и мира), чтобы чрез их снятие восполнять свою собственную псевдоисторическую (выходящую за пределы истории) деятельность. И это тем более верно, что в обоих случаях действовал один и тот же абсолютистский разум, одна и та же монофизитская ересь. Уместно вспомнить, что один из столпов славянофильства Ю. Ф. Самарин первоначально искал «обоснования» православия как раз с помощью философии Гегеля, пока А. С. Хомяков не наставил его «в правильном направлении».

Вступая на путь христианизации, Русь должна была либо приспособить православие для собственных национально-государственных нужд (как это произошло у большинства «варварских» народов, ушедших в православные «ереси»), либо, наоборот, изменить себя в соответствии с требованиями византинизма – превратиться из мононационального, этнически «оседлого» государства в подобную Византии «вселенскую» империю «полукочевых» племен и народностей с этнообразованием, социально «замороженным» на уровне, характерном для античного рабовладельческого общества (в котором правами государствообразующего этноса обладала только некоторая, избранная часть общества) . Исторический выбор, сделанный Крестителем Руси и его ближайшими сподвижниками, не оставляет сомнений. В период политического возвышения Москвы ставшая уже вполне традиционной для элиты политика удержания власти методом культурно-религиозной денационализации русского этноса не только была продолжена, но собственно только теперь она и развернулась в полную силу (что и стало главной особенностью русского исторического «синтеза»).

И. Л. Солоневич верно пишет, что Византия, образовавшаяся из механического смешения самых разнообразных племенных элементов, не могла дать Руси представления о национальном государстве 101 101 Солоневич И. Л. Народная монархия. М.: Издательская и рекламно-информационная фирма «Феникс» ГАСК СК СССР, 1991. С. 366—367. . Но, вопреки мнению И. Л. Солоневича и других поборников «национальной старины», главное предназначение идеологии «Москвы – Третьего Рима», аналогичным образом заключалось в том и только в том (!), чтобы раздвинуть национальные границы, разрушить национальное государство, превратить его в наднациональную, всемирную православную монархию, аналогичную византийской , в которой русская прирожденность лишалась бы своей конкретной, так сказать, чувственно-осязательной, природной составляющей, оставаясь формально главенствующей и номинально (по названию) русской, но фактически лишаясь всяких вообще природных характеристик и отличий. Одна из главных причин надвигавшейся катастрофы как раз и заключалась в том, что имперская по существу идеология «Москвы – Третьего Рима» искусственно насаждалась вненациональной элитой в национальном, фактически – мононациональном государстве, каким и было Русское царство в XV – XVI вв. (даже после присоединения Казанского и Астраханского ханств!). Т.е. поскольку в строгом соответствии с греческими канонами оборотной стороной «воцерковления» русского природного элемента был его последовательный разрыв с собственной прирожденностью (наделение чертами «кафоличности»), постольку государственная национализация церкви осуществлялась одновременно и за счет аннигиляции природного сознания. Так что за громким самоназванием «Русское царство» (в подражание «Греческому царству»), как и за названием «русской» народности, «русской» церкви и т.д., со второй половины XV в. (и в продолжение пятисотлетней традиции) утверждались реальности, прямо отрицавшие природную самобытность Руси.