Юрий Лифшиц - Поэты об интимном. Сборник статей

Зато Шекспир, рассуждая об интимных делах, выражался более определенно, несмотря на присущий тем временам эвфуизм, а быть может, и благодаря этому. Конечно, мы имеем в виду третий сонет, где мужское достоинство и женское лоно сравниваются с плугом и невозделанной пашней соответственно. Но не только. Куда более открыто и определенно Шекспир говорит в сонете 151 (перевод наш):

Комментарии, как говорится, излишни. К этому можно добавить разве что читанную нами некогда историю (где и у кого – установить не удалось, кажется, у Игоря Губермана) об одном молодом человеке, который, желая доказать своей девушке, как сильно он ее любит, водружает на свою ликующую плоть не только всю сорванную с дамы одежду, но и ее сумочку и держит все это на весу в течение длительного времени. Укажем еще, что довольно рискованная инициатива Шекспира из 151-го сонета получила свое естественное продолжение в творчестве так называемых куртуазных российских маньеристов (речь о них впереди) и совершим очередной прыжок во времени.

А приземлимся – в развеселой Франции, чьи поэты-бесстыдники внесли свою нескромную лепту в рассматриваемую нами тему. Один из них – Пьер Луис, совсем даже не слегка повернутый, иначе не скажешь, на лесбийской разновидности любовных взаимоотношений. Для начала Луис сочинил древнегреческую поэтессу Билитис, якобы якшавшуюся с другой древнегреческой поэтессой по имени Сапфо, и выдал изготовленные им же «Песни Билитис» за собственные переводы. Успех «Песен…» был настолько оглушительным, что в Соединенных Американских штатах соответствующее дамское общество назвалось «Дочерьми Билитис». Вдохновленный Луис соорудил еще некоторое количество розовых стихотворных опусов, в частности сногсшибательный четырнадцатистрочник, каковой вышел из-под его пера не только сонетом, но и акростихом, к тому же «Сапфическим», о чем можно было бы и не упоминать в связи с уже упомянутой зацикленностью автора на всем по-женски однополом (перевод наш).

Александр Пушкин, коего мы уже не раз упоминали, тоже не мог не оставить своего следа на исследуемой (опять тавтология!) нами поэтической стежке-дорожке. И отметился, бродя по ней, следующим стихотворением:

Насколько известно (по крайней мере, нам самим), мы уже писали об этом стихотворении в отдельной статейке, посему извлечем из нее обширную автоцитату, которую даже не будем заключать в кавычки.

На склоне жизни Пушкин с удивлением открыл в себе тягу к «мучительному» счастью. Он, кому почитали за честь уступить самые блистательные дамы Северной Венеции, был вынужден прибегать к «долгим моленьям», чтобы добиться взаимности собственной жены! А это значит, его любимая «смиренница» предоставляла ему то, чего он не получал от «молодых вакханок», расточающих почем зря «пылкие ласки» и терзающих свои жертвы «язвами лобзаний». Она давала ему возможность почувствовать себя настоящим мужчиной.