Иннокентий Анненский - Леконт де Лиль и его «Эринии»

…вступая в группу «бессмертных»… — в члены Французской Академии, куда Леконт де Лиль вошел в 1887 г.

…услышал от Александра Дюма-сына… упрек. — Дюма, Александр, сын (1824–1895) — французский драматург. Произнес в заседании Французской Академии 1 апреля 1887 г. официально положенную речь при приеме Леконта де Лиля в Академию, куда тот был избран 11 февраля 1887 г. Ниже Анненский цитирует отрывок из этой речи.

Сарсе, Франсис (1827–1899) — французский театральный критик и романист. Его статьи о театре объединены в сборник «Сорок лет в театре».

Святых воспоминаниях (фр.).

Нам интереснее узнать, со слов Теодора де Банвиль… был красив. — Банвиль, Теодор де (1823–1891) — французский поэт-парнасец. Имеется в виду, вероятно, книга Банвиля «Mes souvenirs» («Мои воспоминания», 1882).

Так назвались в «Илиаде» герольды Агамемнона.

Т. е. аргосцев над Троей.

Т. е. месть троянцам, так долго державшим их под своими стенами.

О, царица, страшись неизбежного рассвета и пробуждения (фр.).

Этот цветок, что распустился на моих глазах, как любимый залог милости богов. О, какой бесконечной радостью наполняло мои уста и сердце это имя — Ифигения (фр.).

А мне слышалось, как стоны носились по чертогу и пугали его стены, и внутреннее око сквозь ясновидящую сень вздымало предо мной тебя окровавленного (фр.).

Что до тебя, женщина! Твои уста произнесли бессмыслицу: я просто войду в высокий дом (фр.).

Победные шаги всегда готовых Судеб образуют вокруг нас черные провалы. Подыми лицо, высокомерный, и ты уж на краю могилы (фр.).

…пиндаровского эпиникия. — Пиндар (522 или 518 — умер около 442 до н. э.) — греческий поэт, крупнейший представитель торжественной хоровой музыки. Его победные оды носят название эпиникиев.

У этой безумной злые глаза дикого и загнанного звереныша. Погоди, я велю тебе выковать уздечку из золота и слоновой кости. Дочка царей! да, уздечку по твоим губам, и на которой ты оставишь первую пену — с кровью (фр.).

И как они влюбленной волной лелеяли розовый рой молодых девушек, с их отрадно звучавшим смехом (фр.).

Я не могу. Надо войти. Надо, чтобы эта наглая прелюбодейница уложила меня рядом со владыкой… Нет высшего счастья — и оно закрыто только для труса — как с вызовом глядеть в глаза Смерти (фр.).

Я вкусила радость чувствовать, как трепещет и содрогается моя добыча в роскошной сети, вытканной моими руками. Но кто скажет, знали ли сами боги, какой безмерной и еще неутоленной ненавистью я ненавидела этого человека, позор моего существования (фр.).

А он, этот отец, наследник пророчеством отмеченных предков, — вы не прогнали его из древнего чертога, и камни мостовой не прокляли его имени. И мне, мне оставить ату голову жить? Нет! Оставить, чтобы этот человек продолжал жить в славе, в богатстве, счастливый и окруженный почетом, чтобы он — живое глумление над слезами, которые он же и заставил меня пролить, дал дням своей венчанной жизни плавно протечь до самого устья и чтобы под широким небом, как подобает праведным царям, целый народ запечатал бы золотом урну с его пеплом. О нет… Пусть никто из вас и не помыслит даже укладывать его на погребальном пурпуре поверх высокого костра. Никаких возлияний, ни набожных слез! Бросьте эти два трупа диким зверям — приманку для орлов и собак, если и те еще не побрезгают. Я так хочу, и пусть ничто не разлучает их — победителя Трои и варварскую женщину, ее — вещую, его царственного любовника, и пусть смрадная грязь будет их брачным ложем (фр.).