Максим Фрай - Книга для таких, как я

Может только утомить — ну, это точно из какого-то гороскопа, которые в те годы были еще экзотической редкостью. Не помню, правда, по какому именно знаку зодиака столь убийственно проехались. При гадании указывала, что бедняге придется пережить долгую череду утомительно однообразных дней.

Самый нежный полигон — не то кровать поначалу имелась в виду, не то некая загадочная составляющая сложной метафизической системы, изобретенной за один вечер и благополучно забытой к концу недели… Кажется, все-таки второе. Но не уверен. При гадании, однако, эта карта была одной из самых таинственных и многообещающих: под "нежным полигоном" в данном случае подразумевалась жизнь «клиента», каковая якобы стала своего рода "испытательным полигоном" для новых, «высокотехнологичных» орудий судьбы.

Кокошка придет, задушит — собственными ушами слышал, как один коллекционер-маньяк, человек энциклопедических знаний и достоевского надрыва, пугал именем художника Кокошки свою малолетнюю дочку! При гадании, однако, означала, что все опасности и неприятности лишь примерещились, бояться нечего, жизнь прекрасна.

Пошути со мною, небо! — эта фраза принадлежит моему хорошему другу. Он произнес ее громко и отчетливо (к слову сказать, отнюдь не по пьянке), после чего буквально через полчаса разразилась роскошная гроза — в ноябре-то месяце! Разумеется, мы были в восторге, хотя и испугались немного, честно говоря… При гадании карта с этой надписью означала, что «клиент» находится в "центре циклона" своей судьбы. Но она очень редко выпадала. Возможно, никогда…

Учебная тревога — при гадании эта карта считалась довольно благоприятной, поскольку давала понять, что все проблемы уладятся сами собой, как только пострадавший продемонстрирует готовность с ними справиться…

Пожалуй, пора все же остановиться.

Когда я начинал писать, я планировал украсить текст каким-нибудь многозначительным и проникновенным финалом. Например, сентиментально заметить, что когда-то эта самодельная карточная колода предназначалась для того, чтобы рассказывать о будущем, а теперь она может рассказывать лишь о прошлом… Была другая идея: вытащить одну за другой несколько карт и написать, что получилось, устроив, таким образом, принародный сеанс гадания.

Ничего в таком духе я делать не буду. Потому что напоследок обнаружил в колоде три карты с надписью то самое и вспомнил, что они были своего рода "гадальными джокерами", появление хотя бы одной из этих карт означало, что в жизни того, кому гадают, все правильно. Не «плохо» и не «хорошо», а именно ПРАВИЛЬНО. Это понятие (вернее, связанное с ним глубинное чувство согласия с ходом вещей) всегда заменяло мне тот "нравственный закон, который внутри", и все прочие нравственные и безнравственные законы, которые, очевидно, «снаружи».

И тогда я понял, что оборвать рассказ о самодельной гадательной колоде на середине, воздержавшись от «красивого» финала и даже от сколь-нибудь вразумительных выводов, оборвать и больше никогда к нему не возвращаться это "то самое". Не знаю, почему, но так надо, потому что "это правильно".

P. S.

А надпись на тузе червей, который демонстративно выпал из колоды мне на колени, гласит: Первые симптомы демиурговой болезни, что, согласитесь, все-таки забавно.

2000 г.

Какой-то странный пасьянс сложился…

Начать с того, что иногда мне приходят письма от читателей. Не только электронные, но и нормальные человеческие письма в мятых конвертах. Написанные шариковой ручкой по клетчатой бумаге. Читатели пишут почти в «никуда»: на питерский адрес «Азбуки», а там изредка, под настроение, передают мне те эпистолы, которые каким-то чудом избежали мгновенной отправки в корзину для бумаг (тамошние секретарши равнодушны в равной степени и к читателям, и к авторам). На письма эти я, разумеется, не отвечаю (как не отвечаю и на 99 процентов «мыльных» эпистол, и не потому, что я такой уж законченный гад, а потому, что в сутках всего 24 часа и гробить их на единообразные ответы: "спасибо… да, настоящий… не «Эхо», а «Ехо»… нет, продолжения не будет…" — глупо и непрактично).

Последнее письмо, однако, оказалось весьма любопытным. Основная его часть посвящена пижонам, причем слово «пижон» в устах моего корреспондента — определение недвусмысленно позитивное. Позволю себе процитировать несколько коротких отрывков, не называя автора (я все же не имею ни согласия на публикацию, ни возможности быстро его получить, ни, тем более, уверенности, что автор письма не стал бы возражать против публичного оглашения его имени).