Лео Яковлев - Достоевский - призраки, фобии, химеры (заметки читателя).

У больного эпилепсией не обязательно наблюдаются все возможные необратимые изменения личности, но одно из них — аффективная «вязкость» мышления с застреванием на деталях и фиксацией «сверхценных идей» (психологический термин, означающий суждения и мысли, занимающие в сознании больных, в том числе — эпилептиков, не соответствующее их значению преобладающее положение и являющееся патологической трансформацией естественной реакции на реальные события) нашло убедительное и даже яркое отражение в рукописном наследии Достоевского. К числу таких примеров «вязкого» мышления и формирования «сверхценных идей» могут быть отнесены содержащиеся в рукописях Достоевского бесконечные высказывания о ничтожности и бесполезности интеллигенции, которую он, в конце концов, обозначил словом «дрянь», отчасти предвосхитив известную оценку этой «прослойки», данную Лениным. Не менее настойчиво писатель старается внушить, прежде всего самому себе, весьма «оригинальную» мысль о том, что народ русский, как бы он ни страдал, бесконечно любит своего царя. Эта апология монархического абсолютизма практически приводит его к оправданию насилия.

Еще более «вязким» оказался для него пресловутый «еврейский вопрос», в котором он действительно завяз на полтора десятка лет.

Отдельные записи на эту тему, мягко говоря, граничат с полным идиотизмом: «А над всем мамон и жид, а главное, все им вдруг поклонились»; «Главное. Жидовщина. Земледелие в упадке, беспорядок»; «крестьяне истребляют <���леса> с остервенением, чтоб поступить к жиду»; «Земледелие есть враг жидов»; «Ограничить права жидов во многих случаях можно и должно»; «Восемьдесят миллионов существуют лишь на поддержание трёх миллионов жидишек»; «Вот жиды становятся помещиками, — и вот повсеместно кричат и пишут, что они умертвляют почву России», и так далее.

Весьма пикантно звучит в устах «гуманиста» Достоевского и горячая поддержка выселения татар из Крыма: «нечего жалеть о татарах — пусть выселяются, а на их место лучше было бы колонизировать русских», т. к. «если не займут места русские, то на Крым непременно набросятся жиды и умертвят почву края».

Учитывая вечность «крымского вопроса», отметим, что Достоевский в Крыму не бывал и истории его не знал — не знал о том, что на момент «покорения» в Крыму жило около четырех миллионов мусульман, которые в своем большинстве были «выдавлены» за пределы Российской империи, и случилось то, о чем написал Волошин, имея в виду, естественно, не жидов:

Почву этого «расхищенного и разоренного края» и собирался оборонять от «жидов» Достоевский.

«Пророческие» опасения Достоевского отчасти подтвердились: лет восемьдесят тому назад в засушливой северо-крымской пустыне были созданы еврейские поселения, но евреи не «умертвили» почву этого мертвого края, а наоборот — воссоздали на этих бесплодных землях тот самый, воспетый Волошиным, утерянный рай. Однако великое российское изобретение — сплошная коллективизация все вернула на круги своя. Народ опять начал постепенно уходить в большие города, а уцелевших и задержавшихся там «жидишек» перестреляли «немчики» (применяя национальную терминологию Достоевского).

Другое «пророчество» — «земледелие есть враг жидов» — еще более ярко «подтвердилось» в сельском хозяйстве Израиля, особенно если сопоставить его с современными сельскохозяйственными «достижениями» тех, для кого, следуя терминологии писателя, земледелие было другом. Впрочем не менее интересен и относящийся к «Достоевскому времени» взгляд человека, чьи очи не были затуманены известного рода дерьмом: «Кстати об евреях. Здесь они пашут, ямщикуют, держат перевозы, торгуют и называются крестьянами, потому что они в самом деле и de jure и de facto крестьяне. Пользуются они всеобщим уважением, и, по словам заседателя, нередко их выбирают в старосты. Я видел жида, высокого и тонкого, который брезгливо морщился и плевал, когда заседатель рассказывал скабрезные анекдоты; чистоплотная душа; его жена сварила прекрасную уху… О жидовской эксплуатации не слышно. Кстати уж и о поляках. Попадаются ссыльные, присланные сюда из Польши в 1864 г. Хорошие, гостеприимные и деликатнейшие люди».