Владимир Набоков - Лекции о Дон Кихоте

Следует знаменитая глава о ветряных мельницах. Предприняв ряд приуготовлений (новый щит, оруженосец, серый осел, на котором тот едет верхом), Дон Кихот вновь отправляется на поиски приключений. Автор намерен начать эту новую вылазку удивительным подвигом, который затмил бы все прежние приключения. Обратите внимание, мельницы в описании Сервантеса кажутся нам совершенно живыми. Когда Дон Кихот устремился на них в атаку, «подул легкий ветерок», и огромные крылья мельниц начали кружиться — как раз вовремя. Мощный удар крыла отрезвил Дон Кихота, заставив предположить, что машущие руками великаны, которых он видел сквозь мерцающую дымку воображения, теперь превратились в ветряные мельницы — как и утверждал Санчо. В то, за что принимал их простодушный оруженосец. И здесь не обошлось без волшебника Фрестона.

Весьма любопытно, что Дон Кихот от всей души хохочет над одним из замечаний Санчо Пансы: «…одному Богу известно, как бы я был рад, если б вы, ваша милость, пожаловались, когда у вас что-нибудь заболит. А уж доведись до меня, так я начну стонать от самой пустячной боли, если только этот закон не распространяется и на оруженосцев странствующих рыцарей.

Дон Кихот не мог не посмеяться простодушию своего оруженосца, а затем объявил, что тот волен стонать, когда и сколько ему вздумается, как по необходимости, так и без всякой необходимости, ибо в рыцарском уставе ничего на сей предмет не сказано».

Отметим прелестное описание, с которого начинается следующий подвиг: верблюды, дорожные очки, упоминание Америки — с литературной точки зрения все первоклассно: «…впереди показались два монаха-бенедиктинца верхом на верблюдах, именно на верблюдах, иначе не скажешь, — такой невероятной величины достигали их мулы. Монахи были в дорожных очках и под зонтиками. Двое слуг шли пешком и погоняли мулов, а позади ехала карета в сопровождении не то четырех, не то пяти верховых. Как выяснилось впоследствии, в карете сидела дама из Бискайи, — ехала она в Севилью, к мужу, который собирался в Америку, где его ожидала весьма почетная должность, монахи же были ее случайными спутниками, а вовсе не провожатыми. Но Дон Кихот, едва завидев их, тотчас же сказал своему оруженосцу:

— Если я не ошибаюсь, нас ожидает самое удивительное приключение, какое только можно себе представить. Вон те черные страшилища, что показались вдали, — это, само собой разумеется, волшебники: они похитили принцессу и увозят ее в карете, мне же во что бы то ни стало надлежит расстроить этот злой умысел».

Автор старается уравновесить грубую сцену с ветряными мельницами романтической сценой. Вспомним, всю ночь Дон Кихот грезил о воображаемой возлюбленной. Теперь перед нами естественное продолжение. И снова за дело берутся погонщики, однако на этот раз они накидываются на Санчо Пансу, тогда как Дон Кихот обращает в бегство одного из монахов. Сражение разворачивается весьма успешно, несмотря на то что один из слуг, сопровождающих даму, родом бискаец, бросается на Дон Кихота. Получив жестокий удар по плечу, Дон Кихот высоко поднимает меч для решающего удара и устремляется на перепуганного бискайца, а дама в карете вместе со своими служанками призывает на помощь Бога. «Но тут, к величайшему нашему сожалению, первый летописец Дон Кихота, сославшись на то, что о дальнейших его подвигах история умалчивает, прерывает описание поединка и ставит точку. Однако ж второй его биограф [сам Сервантес], откровенно говоря, не мог допустить, чтобы эти достойные внимания события были преданы забвению и чтобы ламанчские писатели оказались настолько нелюбознательными, что не сохранили у себя в архивах или же в письменных столах каких-либо рукописей, к славному нашему рыцарю относящихся; оттого-то, утешаясь этою мыслью, и не терял он надежды отыскать конец занятной этой истории, и точно: Небу угодно было, чтобы он его нашел…»

В Толедо Сервантес находит рукопись арабского историка Сида Ахмета Бен-инхали, которую просит перевести. В ней он находит картинку битвы с бискайцем, на которой во всех подробностях изображены Дон Кихот с высоко поднятым мечом, Санчо и Росинант. Далее Сервантес незаметно вводит еще один прием (прерванная хроника — излюбленный прием рыцарских романов): «всякая история только тогда и хороша, когда она правдива», — пишет он и продолжает: «Единственно, что вызывает сомнение в правдивости именно этой истории, так это то, что автор ее араб», ибо там, где он обязан был бы не поскупиться на похвалы, «он, кажется, намеренно обходит его заслуги молчанием», что, отмечает Сервантес, «очень дурно» с его стороны, так как историки обязаны быть «точными, правдивыми и беспристрастными». Так или иначе, битва в изложении Бен-инхали кончается блестящей победой Дон Кихота, который пощадил бискайца, вняв мольбам женщин, обещавших, что тот предстанет перед Дульсинеей Тобосской, а уж она поступит с ним, как ей заблагорассудится. «Перепуганные и удрученные дамы, не вникнув в то, чего он от них требовал, и даже не узнав, кто такая эта Дульсинея, обещали, что слуга в точности исполнит его приказание». Итак, как мы еще увидим, в мнимом переводе мнимой арабской хроники дела Дон Кихота обстоят совсем не так плохо, как казалось мнимому обладателю рукописи.