София Шегель: Знает и помнит

— А я больше не крещусь, маманя…

— Так что, совсем уже евреем заделался? — краска бросилась в бледное до того лицо Морте.

— И еврей и не еврей, ни то ни се, — ответил Стяпукас.

— Хоть так… Я говорила! Лучше безбожником! Только не евреем… («Горький вкус щавеля»)

Писатель волен осознавать или не осознавать себя выразителем национальной идеи, литература же всенепременно национальна в той мере, в какой автор объективно выступает носителем этой идеи.

…он обернулся и вновь смотрел на мертвые обнаженные тела, как попало валявшиеся во рву.

«Если бы они теперь поднялись, я снова мог бы стрелять», — подумал он. Он погладил ствол автомата — и обжег руку: автомат все еще оставался горячим. Он выругался несколько раз, и только после этого услышал голос из глубины рва:

— Мама, мама, мама…

Потом снова:

— Открой глазки…

Девочка нежно гладила волосы матери, но мама была неподвижна… («Земля всегда жива»).

Да, это могло случиться где угодно и когда угодно: выродки есть в каждом народе и рождаются во все времена. Но у тех, о ком пишет Мерас, есть конкретные имена, и место, где они родились и выросли, и страна, где они жили свою жизнь — те, кто спасал, те, кто убивал… Вот она, горечь знания. Опрокинутый мир. Мир, обреченный вечно помнить и жить с этой памятью. И мы с вами в этом мире… Пока еще на полпути.

Iссhоkas Merаs. Stotelė vidukelėj. Lietuvos rašytojų sąjungos leidykla, Vilnius,2004.

Icchockas Меras. Apverstas pasaulis. Algimanto Mackaus knygų leidymo fondas. Chicago, 1995

Здесь и далее — переводы мои. ( С. Ш. )