Коллектив авторов - Пристальное прочтение Бродского. Сборник статей под ред. В.И. Козлова

Следующая строфа:

Прядь не только нельзя убрать с лица, но и «провести пробор», разделить гребнем, то есть прикоснуться к ней каким-либо образом, — не представляется возможным. Любое прикосновение способно либо ослабить процесс горения, либо, напротив, усилить его до самой крайней точки. В последнем случае возгорание может привести к тому, что откроется «взор, способный испепелить». Ранее могло показаться, что развивается только визуальное сравнение, что лирический герой не знаком с той женщиной, на которую похожи горящие дрова. Но появление «взора» в конце третьей строфы стихотворения означает, что образы, которые герой видит в огне, являются воспоминаниями — ведь лирический субъект будто бы заранее знает, какой взор может открыться. Каждый новый виток воспоминаний еще больше воспламеняет чувства героя. Таким образом, визуальное сравнение огня с женской головой лишь обращает внешний процесс горения во внутренний. И. Шайтанов обозначил это как «сердце вместо дров оказывается охваченным пламенем» [48] Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными. Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский // Вопросы литературы. 1998. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/1998/6/sh.html . Далее:

Лирический герой продолжает смотреть в огонь. Но если раньше женщина угадывалась в пламени только визуально и ассоциативно, то теперь лирический субъект слышит слова, которые она произносит в порыве страсти. Женщина ассоциируется уже не только с огнем, но и с чувством. Становится понятно, какое пламя разгоралось в душе лирического субъекта: страсть. Пылающие дрова вызывают воспоминания о женщине, которая является знаком страсти и рождает это чувство в душе героя. Таким образом, лирическое «я» всматривается в огонь внешнего пространства и в пламя своего внутреннего мира одновременно. При этом он видит конкретную сцену, в которой участвуют двое — он с «захлебывающимися» объятьями и она, в порыве чувства произносящая «пусти!». Это сцена из прошлого лирического субъекта, процесс горения напоминает ему о ней. Герой видит вспышку пылающих дров, и первое, что звучит на языке огня: «Не тронь» и «меня!». Вспышка — этап еще большего возгорания, она являет опасность для человека. От нее становится «горячо». А так как огонь — это и женщина, и чувство к ней, можно предположить, что неприступность женщины, то, что она не допускает сознание героя полноценно «прикоснуться» к страсти, только разжигает в нем желание дотронуться до огня. И. Шайтанов указывает на то, что «огонь из камина воспламеняет воспоминания страстью, спустя годы возвращающейся в своей физической реальности». В этом воспоминании лирический герой уже не просто созерцатель, он — действующее лицо. Он заново переживает с женщиной момент пылающей страсти, но происходит это в его памяти, и происходящее напрямую связано с созерцанием огня. Именно пламя подталкивает лирического героя к воспоминаниям. Образ огня, кроме того, в данных строках передает интенсивность происходящего. А апогеем физической страсти становится «хруст в кости», который мог быть расслышан и в потрескивании дров в камине.

Но по мере того, как лирический субъект углубляется в свои воспоминания, характеристика пространства и времени меняется.

В первых пяти строфах стихотворения лирический герой пассивно созерцал огонь, а если и действовал, то только в своем воображении. В приведенных же строках временной регистр переключается — читатель слышит голос того самого человека, который сидит зимой перед горящим камином. Он впервые обращается напрямую к пламени. Само «горение» становится ключевым собеседником. Лирический субъект просит, даже приказывает огню продолжать пылать. Слова «еще одной зимы!», «я узнаю» указывают на цикличное время в жизни лирического «я». Конкретный вечер, в который герой смотрит на огонь, говорит с ним, происходит каждую зиму. Эта цикличность подчеркивает драматизм ситуации.