«Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные!» — долгожданная песня о «научной» картошке, ну, сейчас вдарит, ну, завернет… А сводится все к беззубому припеву: «Небось, картошку все мы уважаем, когда с сольцой ее намять!» — да не беззубому даже, а скорее зубастому, только с той, с другой стороны. Мол, смешно, но справедливо, хочешь жрать — добывай сам, никто тебе нс обязан и никто не виноват.
И наконец, спорт — чистое занятие:
Профессионалам
По разным каналам
То много, то мало —
На банковский счет.
А наши ребята
За ту ж е зарплату
Уже троекратно
Выходят вперед!
За ту же, значит, зарплату.
Если вы скажете, что это шутка, то я скажу, что в ней ровно столько же юмора, сколько в песне «Широка страна моя родная» или в «Марше энтузиастов». Тоже ведь по-своему смешные произведения…
А ведь можно о профессионалах и по-другому, чуть-чуть менее идиллически. То есть даже не менее, а точно так же и почти в таких же точно словах, и различие-то всего лишь в том, что произносит их не взволнованный автор, а взволнованный персонаж.
«И снова, дорогие товарищи телезрители, дорогие наши болельщики, вы видите на ваших экранах, как вступают в единоборство центральный нападающий английской сборной, профессионал из клуба „Стар“ Боби Лейтон — и наш замечательный мастер кожаного мяча. аспирант педагогического института Владимир Лялин, Володя Лялин, капитан и любимец нашей сборной…»
И сразу, без перерыва и перехода, вступает в действие сам герой, аспирант за ту же зарплату:
А он мне все по яйцам целится,
Этот Боби, сука рыжая.
А он у них за то и ценится,
Мистер-шмистер, ставка высшая.
Я ему по-русски, рыжему:
— Как ни целься, выше, ниже ли,
Ты ударишь — я, бля, выживу.
Я ударю — ты, бля, выживи!
Это, может быть, лучшее произведение Галича. Вещь на удивление многоплановая и живая, не песня — целая пьеса (дорвался-таки драматург!), и все действующие лица как на ладони. И наш тактический-стратегический аспирант, и ихний коварный-продажный мистер, и наш объективный, хотя и увлекающийся комментатор, и ихний переменчивый французский судья. И конечно, к нашим услугам мораль, то самое вожделенное обобщение, к которому мы тяготеем с детства:
Да, игрушку мы просерили,
Прозюзюкали, прозяпали.
Хорошо бы, бля, на Севере.
А ведь это ж, бля, на Западе!
Ну, пойдет теперь мурыжево:
Федерация, хренация…
Как, мол, ты не сделал рыжего —
Где ж твоя квалификация?
Вас, засранцев, опекаешь и растишь,
А вы, суки, нам мараете престиж!
Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл!
Начал делать — так уж делай, чтоб не встал!
Духу вашему спортивному
Цвесть везде!
Я скажу им по-партийному:
— Будет сде!..
Быть может, это покажется странным, но если бы изо всех возможных примеров, демонстрирующих мастерство Галича, мне предложили привести один, я бы выбрал вот такой куплетик:
И не где-нибудь в Бразилии маде,
А написано ж внизу на наклейке,
Что мол маде в СССР, в маринаде,
В Ленинграде, рупь четыре копейки.
Казалось бы, ну хорошо, ну остроумно, но что тут такого особенного? А я убежден, что такая перестановка: неожиданное и живое «в СССР, в маринаде», вместо ожидаемого и линейного «в СССР, в Ленинграде» — доступна только настоящему мастеру.
И конечно же, всей атрибутикой стиха Галич владеет виртуозно. Но только у него эта современная техника используется не как поэтическое средство (да она и никогда не поэтическое средство), а скорей как комедийно-драматургическое. Как в сюжете его песен сталкиваются обстоятельства, так и в строчке сталкиваются слова и звуки, подчеркивая ее пародийный смысл.
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово — и поест.
Морда вся в апатии.
«Был, — сказал он, — говна, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения».
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш отец
Не отцом, а сукою…»
Полный, братцы, ататуй,
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
Читать дальше