Евгений Жаринов: Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики

В свое время Р. Ю. Виппером даже было сделано сенсационное предложение считать евангелистов плагиаторами Плутарха.(4) Однако эта гипотеза заведомо противоречила фактам. Но при этом, как считает сам С. С. Аверинцев, «… связать третье Евангелие с греческой биографической традицией в целом (и притом преимущественно с традицией жизнеописаний философов) представляется не столь уж фантастическим».(5)

Но именно в Евангелии и было достигнуто то совершенное единство метафизики и «физики», когда в этом уникальном повествовании все представало перед читателем в двух измерениях: одновременно и символический план и вместе с тем реалистичность изображаемого. Читать любое Евангелие можно как «простую историю» о предательстве, любви и самопожертвовании, т. е. о страстях самого Христа, или его злоключениях, о приключениях главного героя. И одновременно можно толковать все во множестве поворотов, смысловых контекстов и непосредственных ассоциаций.

Римская литература в этом смысле тоже дала свои образцы остросюжетной литературы.

В современных исследованиях, посвященных анализу трудов римского историка Тацита, прямо выдвигается на первый план господствующий у него принцип сценической обработки истории, причем эти исторические сцены у Тацита почти всегда стихийны, рассчитаны на страшное воздействие и поражают своими трагическими эффектами. Мастерство описания («экфрасы») очень ценились в риторической школе. Тацит изощряется по преимуществу в описаниях страшного. Такова картина бури на море, застигшей флот Германика («Анналы», 170). Охотно описываются пожары; политические процессы, происходившие в сенате по обвинениям в оскорблении величества.(6)

Прибегнув к этому авторитетному мнению знатоков античной литературы, автору хотелось бы обратить внимание читателей на тот факт, что применительно к Тациту речь неизбежно заходит о риторических приемах («экфрасах»), которые использует римский историк для изощренного описания страшного. Современный американский исследователь такого популярного жанра остросюжетной литературы, фэнтези, В. Ирвин так и назвал свою книгу: «Игра в невозможное, или риторические приемы жанра фэнтези». В этой во многом интересной книге автор также исследует особенности повествования в жанре страшной сказки с точки зрения риторических приемов, позволяющих при чтении того или иного произведения вызвать в сознании читателя то, что принято называть «саспенсом».

Бесспорно, всякие сравнения страдают и в данном случае можно увидеть нарушение исторического принципа. Например, какое вообще имеет отношение англоязычная остросюжетная литература к Тациту и другим античным авторам? Сопоставлять эти столь различные литературы по чисто внешнему признаку (близкие риторические приемы, занимательный сюжет) совершенно невозможно. Однако речь здесь может идти и о каких-то общих закономерностях художественного сознания, на которое, бесспорно, влияют различные исторические условия, а также национальные особенности и пр.

В остросюжетной литературе, на наш взгляд, находит свое яркое воплощение одно из свойств художественного сознания: все укрупнения в типах и образах, человечество в своем осмыслении действительности с помощью искусства слова до предела заостряло ту неожиданную трагичность бытия, которая всегда была свойственна обществу и которая проявлялась в неожиданных сдвигах — резкие переломы судьбы, гибель близких, скитание на чужбине, неистовая жажда свободы и неукротимые попытки добиться ее.

Подобное видение мира, при котором до предела заостряется неожиданная трагичность бытия, сложилось еще на основе мифического познания действительности — у Гомера, Фукидида, Ксенофонта, Плутарха, Тита Ливия, Апулея и в совершенстве воплотилось в повествованиях евангелистов. Именно здесь и следует искать истоки возникновения остросюжетной литературы.

Эскапизм — вот еще одна существенная черта подобной литературы. Причем проблему эскапизма каждый жанр решает по-своему. Так, по словам того же К. Эмиса, в жанре научной фантастики эскапизм воплощается в попытке уйти в некий ирреальный квазинаучный мир. Исследователь утверждает, что «научная фантастика — это такой отдел повествовательной прозы, который рассматривает ситуации, каковые в том мире, где мы живем, невозможны, но постулируются писателем на базе научно-технических новшеств или же на основе псевдонауки и псевдотехники земного и внеземного происхождения». (8)