Елизавета Драбкина - Кастальский ключ

На мой удивленный взгляд он ответил:

— Это слова Ленина из «Что делать?». «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения…» Впрочем, — добавил отец, — это же можно выразить и другим числовым рядом. Например: 7/19, 9/45, 1/9, 7/3, 3/8 — ну, и так далее.

— Ничего не понимаю, — сказала я.

— Все очень просто, — ответил отец. — Слова Ленина зашифрованы разными кодами: в первый раз по пушкинскому «Пророку», во второй — по стихотворению «19 октября». Помнишь?

Отец объяснил, что в годы подполья партийные работники пользовались в переписке шифрами, в основе которых лежали стихи, чаще всего Пушкина. Что сам он имел в переписке с Лениным свой «персональный шифр» — «Пророка».

«19 октября», элегию «Безумных лет угасшее веселье…», Эпиграмму «Лук звенит, стрела трепещет…»

Легко понять, как заинтересована была я, когда, изучая дела департамента полиции, прочла, что при аресте одного из старейших членов нашей партии, В. П. Ногина, у него было отобрано письмо в редакцию «Искры», в котором он просил обратить особое внимание на ключ шифра и предлагал употреблять как ключ стихотворение Пушкина «Калмычке».

Эти два подчеркнутых слова были в письме зашифрованы и расшифрованы департаментом полиции.

Архивные фонды охранного отделения и департамента полиции, относящиеся к делу «Искры», весьма обширны. И даже при поверхностном ознакомлении с ними то и дело наталкиваешься на имя Пушкина: то это его поэтические образы, то шифры тайной переписки.

Подпольная Россия крепко его любила и хорошо знала.

В этой связи мне вспоминается рассказ А. И. Шаповалова — того самого, который жил с Ленгником в Тесинском, когда туда приезжал Ленин.

Александр Исидорович Шаповалов всем своим обликом, жизнью, духовной статью принадлежал к героическому поколению рабочих-революционеров, родившемуся вместе с волной рабочего движения последнего десятилетия прошлого века.

Он прошел путь, который, говоря словами Сент-Экзюпери, можно назвать путем человека от полной слепоты к полной зрячести. Совсем юношей познакомился с представителями революционного подполья, попал в кружок, втянулся в работу, превратился в революционное бродило своего завода, участвовал в забастовках, первым попадал под расправу, в «черные списки», в тюрьму, сделался профессиональным революционером, участвовал в боях на баррикадах 1905 года.

«Готовясь к революционной деятельности, — писал о себе Шаповалов, — я составил себе представление о своем будущем, что мне, как рабочему, «гордому и непримиримому», каким я надеялся сделаться, борцу за освобождение рабочего класса, предстоит неизбежная гибель, на которую я добровольно обрек себя, или на виселице, или в глухой тюрьме, или от голода…»

Кроме того, он обладал бесспорным литературным талантом. Его биографическая книга «В борьбе за социализм» принадлежит к числу лучших произведений этого рода.

У книги этой своеобразная поэтика, в которой раскрывается душа ее автора. Прочтем хотя бы строки, в которых он рисует приход сибирской зимы:

«Над Тубой поднимался пар, и по поверхности реки неслись… сначала мелкие льдинки, а затем показались и огромные льдины. Туба ломала и крошила ледяные оковы, но мороз заковывал ее, как жестокий неумолимый тюремщик, в еще более толстые цепи… Придя однажды, я увидел мертвую равнину там, где еще вчера слышались треск и шорох. Только нагроможденные друг на друга огромные льдины напоминали собой как бы покинутые баррикады и говорили о недавней борьбе».

Я слышала рассказ Александра Исидоровича Шаповалова, как он агитировал в своей рабочей казарме, читая вслух и комментируя «Сказку о рыбаке и рыбке».

Дура дурой сидит ленивая старуха у разбитого корыта, тридцать лет и три года прядет свою пряжу, а старик ее кормит — ловит неводом рыбу.