Татьяна Чернышева - Природа фантастики

Так, в легенде о Симеоне Столпнике рассказывается о некоем нечестивом Юлиане, задумавшем свергнуть святого в самом прямом значении этого слова, для чего Юлиан «приставил к столпу лестницу и взошел по ней. Когда достиг третьей ступени, лестница отделилась от столпа и повисла в воздухе на четыре локтя от земли, и все дивились происходящему» [75].

В «Песне о святой Евлалии», записанной в монастыре, рассказывается о страданиях и гибели святой Евлалии и о чудесах, связанных с ее именем. Когда ее возводят на костер, огонь не причиняет ей вреда. И песня особо подчеркивает, что мучитель и преследователь Евлалии — Максимиан — удивился и не поверил этому чуду.

И в произведениях средневековой литературы Востока мы можем наблюдать ту же картину. В «Исторических записях о трех государствах» (Корея) рассказывается о сопротивлении, которое встречал на первых порах буддизм, и о казни приближенного вана Ичхадуна. Ичхадун, сразу принявший душой новую веру, добровольно идет на смерть, чтоб доказать истину, в которую он уверовал, и перед смертью говорит: «„Я принимаю казнь во имя веры, и если Будда обладает чудом (сверхъестественной силой), то смерть моя должна привести к необыкновенным происшествиям“. Как только отрубили ему голову, из ран заструилась белая кровь молочного цвета. Все люди крайне удивились этому и уже больше не выступали против буддийской веры» [76]. И в «Житии Кюнё» чудо, сотворенное святым — прекращение ливня, — вызывает у наблюдателя-государя подобную же реакцию: «Государь был обрадован и потрясен» [77].

Это удивление имело один важный для нас аспект. Обещая в самом начале какой-нибудь легенды поведать о «дивном», авторы стремились тем самым привлечь читателя, заставить его прочесть до конца, возбудить его интерес. Одним словом, чудо, которое поражает и удивляет, усиливает занимательность произведения. А это уже момент эстетический. Разумеется, забота о занимательности не является главной побудительной причиной написания религиозных легенд, практическая дидактическая цель там доминирует. Но вот в средневековом Китае тщательная фиксация повествований о встречах людей с духами, оборотнями, мертвыми не преследовала этой цели, тем более что конфуцианство воспитывало скептическое отношение к духам и даже запрещало веру в них.

Таким образом, даже на раннем этапе — в III–IV вв., - когда не существовало еще литературной новеллы и не было прямой установки на развлекательность, принцип занимательности играл немалую роль при составлении сборников «повествований об удивительном». Такие сборники рассказов создавались в Китае в период раннего средневековья — «История о чудесах» и «Рассказы о явлении духов» [78].

Пристальный и устойчивый интерес к чудесному и вообще всему необычайному, удивительному, из ряда вон выходящему наблюдается на протяжении средних веков в самых разных странах. И, как мы уже отмечали, интерес этот имел не только познавательный, общемировоззренческий аспект, но и аспект эстетический: необычайное всегда по-особому привлекательно — оно занимательно.

Пробуждение «склонности к занимательному» А. Мец отмечает в средневековой литературе стран арабского востока [79].

В Китае с наступлением средневековья (с III в.) рассказы о чудесах и встречах человека с духами практически вытесняют бытовавшие ранее повествования о государях, их наложницах и государственных делах [80]. Когда же возникает танская литературная новелла (VI–IX вв.), она получает название «чуаньци», что значит «повествования об удивительном» (их именем мы и назвали второй тип повествования в современной фантастике), и большую часть этих новелл составляют литературно обработанные рассказы о встречах с духами и оборотнями.

Во Вьетнаме в XIII в. создана не дошедшая до нас книга «Повествование о высшем воздаянии», где как предполагают исследователи, были собраны рассказы об удивительных происшествиях [81].

На основе таких сборников и в Китае, и во Вьетнаме впоследствии развивался жанр новеллы, и новеллисты черпали из этих сборников сюжеты своих произведений.

И в Европе, хотя там не было специального термина, подобного китайскому «чуаньци», изображения чудес были по сути своей тоже повествованиями об удивительном, в чем убеждают нас уже отмеченные выше настойчивые предложения авторов легенд подивиться чуду.

В европейских странах, в том числе и на Руси, тоже существовали свои рассказы об удивительном — о встречах со сверхъестественными существами или людьми, обладающими сверхъестественной силой (колдуны, ведьмы), об оживших мертвецах, о заколдованных кладах и пр. Возникновение подобных суеверий специалисты относят к эпохе раннего средневековья [82]. Тогда же начали складываться и рассказы о них.