Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

Саша Синяков по срокам своей кандидатской диссертации немного отставал от Гринчеля. С Сашей мы начали работать с весны 1960 года, он тогда был еще дипломантом Политехнического института. В нем сразу же проявились и инженерные способности, и умение ладить с людьми. Он очень быстро приобщился к текущим делам, к научной и изобретательской деятельности. Через три-четыре года он поступил в аспирантуру – все шло нормально, если не сказать успешно. Синяков имел четкие личные интересы, которые были у него, понятно, на первом месте. От меня он всегда имел поддержку и в производственных делах, и в научных. И было совершенно очевидно, что он это ценил. У нас с ним было несколько общих изобретений. Об этом сегодня не принято говорить, но именно я дал ему рекомендацию для вступления в партию. Единственно, что мне не очень в нем нравилось – это некоторая легкость, с которой он иногда решал моральные вопросы. Но это компенсировалось человеческим обаянием, исходившим от него. Все было нормально, однако диссертационная работа двигалась у Саши почему-то не очень быстро. Кстати, научным руководителем у него был начальник нашего отдела, Барабанов. Саша, подчеркивая свою научную самостоятельность, ограничивал мое знакомство со своей работой лишь обсуждением некоторых общих вопросов. Наконец, работа была написана, и Саша отдал ее рукопись на рассмотрение своему научному руководителю. И вот меня вызывает Александр Трифонович и говорит в кратком изложении примерно следующее: “Мне работа Синякова не понравилась. Слишком много общих мест, почти что лозунгов, не подкрепленных ни логически, ни математически. Кстати, у него имеется одно место, явно заимствованное из вашей работы (назвал работу), но без всякой ссылки. Поговорите с ним перед тем, как я потребую от него переделки работы”. Для меня это была неприятная неожиданность, но делать нечего, разговор с Сашей состоялся. Саша был не только огорчен, но и обижен и не только на Барабанова, но, скорее всего, и на меня, хотя внешне это не проявлялось. Мы с ним обсудили пути корректировки работы, все было реально, и через несколько месяцев, может быть, полгода, защита диссертации состоялась. Как это принято, на банкете Саша благодарил всех, кто ему помогал и в первую очередь Барабанова, и меня. Но я не придал этому какое-либо значение, поскольку благодарность была естественной.

Также как и Гринчель, Синяков, получив ученую степень, долго не задержался в институте. Он, очевидно, хорошо видел свое будущее. Саша пошел на преподавательскую работу. Сменив один или два института, он в начале семидесятых – доцент ЛИАПа. Здесь мы пару раз встречались с ним, настроен он был очень доброжелательно, с удовольствием вспоминал о совместной работе. Рассказал, что всерьез взялся за докторскую диссертацию, тему уже определил, но для повышения надежности своих планов активно включился в общественную работу – был избран секретарем партбюро института. На защиту диссертации он меня не пригласил, но со слов людей, бывших на защите, все было нормально, больше того, по материалам диссертации он написал монографию, которая достаточно высоко была оценена специалистами. Дальнейший научный и административный рост Синякова происходит гигантскими шагами: он заведующий одной из ведущих кафедр института, избирается в пять специализированных международных академий и обществ. В момент нашей последней встречи, а это было в начале 1999, он уже проректор института по научной работе, заслуженный деятель науки Российской Федерации.

Главное направление деятельности, сделавшее его известным не только в России, но и за рубежом, – выявление космических факторов в безопасности полетов. Он пришел к выводу, что большинство аварий и катастроф авиационной и космической техники связано с появлением в данном месте и в данное время неизвестного ранее природного явления, локального геофизического резонанса (ЛГР). Возникновение и мощность ЛГР рассчитывалось по алгоритмам, разработанным Синяковым, и определялось взаимным расположением Земли, Солнца и планет солнечной системы. Саша проанализировал десятки и сотни известных и малоизвестных катастроф, в том числе случай с Гагариным, и, по его мнению, почти все они подтверждали его теорию. Правда, когда я спросил его, не пробовал ли он предсказать возникновение опасной ситуации на каком-либо аэродроме, космодроме или известной авиационной трассе, он почему-то просто пожал плечами. Уже несколько лет спустя я прочел его статью, посвященную разработанному им методу, в юбилейном сборнике ГУАП, и по стилю и по способу аргументации она мне напомнила рукопись первого варианта его кандидатской диссертации, правда, возможно, он что-то умышленно в ней не договаривал.