Михаил Семевский - Прогулка в Тригорское

О свидании Пушкина с царем сохранился собственный рассказ поэта в очень достоверных „Воспоминаниях“ А. Г. Хомутовой: „Фельдъегерь выхватил меня из моего насильственного уединения и на почтовых привез в Москву, прямо в Кремль, и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: „Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?“ — Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: Пушкин, принял ли бы ты участие в „14 декабря“, если б был в Петербурге? — Непременно, государь, — все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога, — Довольно ты подурачился, — возразил император: надеюсь, теперь будешь рассудителен и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором“ („Русский Архив“ 1867 г., стр. 1066), — По другому рассказу Аркадия Россета, брата Смирновой, „император Николай на аудиенции, данной Пушкину в Москве, спросил его, между прочим: „Что же ты теперь пишешь?“ — Почти ничего, ваше величество: цензура очень строга, — „Зачем же ты пишешь такое, что не пропускает цензура?“ — Цензора не пропускают и самых невинных вещей: они действуют крайне нерассудительно, — „Ну, так я сам буду твоим цензором, — сказал государь, — присылай мне все, что напишешь““ (см. Я. К. Грот. „Пушкинский Лицей“. П., 1893 г., стр. 288).

Интересно отметить, что о свидании с поэтом Николай I вынес положительное впечатление: „Знаешь ли, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?“ — сказал он Д. Н. Блудову, и на недоумение последнего пояснил, что имеет в виду Пушкина. („Русский Архив“ 1865 г., стр. 96 и 389), — Позднее, в 1848 году, Николай I, вспоминая об этом свидании, рассказывал барону М.А. Корфу: „Я впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву, совсем больного и покрытого ранами известной болезни. „Что сделали бы вы, если бы 14-го декабря были в Петербурге?“ — спросил я его, между прочим, — „Стал бы в ряды мятежников“ — отвечал он. На вопрос мой, переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, наговорил мне пропасть комплиментов насчет 14-го декабря, но очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул руку с обещанием сделаться другим“ („Из записок гр. М. А. Корфа“ — „Русская Старина“ 1900 г. № 3, стр. 574).

Сравним впечатления поэта о праздничной столице с впечатлениями С. Т. Аксакова, в один день с Пушкиным — 8 сен. 1826 г, — въехавшего в Москву: „Москва, еще полная гостей, съехавшихся на коронацию из целой России, Петербурга, Европы, страшно гудела в тишине темной ночи, охватившей ее, сорокаверстный Камер-Колъежский вал. Десятки тысяч экипажей, скачущих по мостовым, крик и говор еще неспящего четырехсоттысячного населения производили такой полный хор звуков, который нельзя передать никакими словами…“. См. „Пушкин. Письма…“ Т. II. стр. 180.

Впрочем, в этой слабости поэт сам сознавался: «когда я вру с женщинами, — пишет он в декабре 1825 г., я их уверяю в том-то и в том и т. д.», и приводит разные героического характера события, в которых будто бы принимал участие. См. Матер. 1855 г., I, стр. 85–86.

Народный праздник на Девичьем Поле состоялся на следующий день (16 сентября). Интереснейшие картины этого „праздника“ и дикие сцены, здесь разыгравшиеся, описаны в книге J. Ancelot. „Six mois en Russie“. 1827 г., стр. 404–408.

Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, обладавшая несметными богатствами и отличавшаяся крайней религиозностью. Ее отношение к архимандриту Фотию дали повод для написания Пушкиным двух известных эпиграмм на нее.

Анна Николаевна Вульф и Анна Петровна Керн.

Письмо писано на французском языке, на полулисте; рукою А. Н. В. помечено «1826 года».

Одновременно с этим письмом Дельвиг писал поэту: „Поздравляем тебя, милый Пушкин, с переменой судьбы твоей. У нас даже люди прыгают от радости. Я с братом Львом развез прекрасную новость по всему Петербургу. Плетнев, Козлов, Гнедич, Сленин, Керн, Анна Николаевна — все прыгают и поздравляют тебя“. (Акад. издание Переписки Пушкина. Т. I).

Пушкины.

О недоразумениях Алекс. Сергеевича с его родителями мы уже знаем из приведенного во II главе нашей статьи письма В. А. Жуковского. Из настоящего же письма Дельвига видно, что за доброе, любящее сердце было у этого человека, как привязан он был к своему другу, как близко принимал все, что до того относилось; не менее ясно и то высокое значение, какое имела в глазах наших друзей-поэтов Прасковья Александровна Осипова.