Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова

Интересно, что полиэтничная Одесса начала XX века, виделась Олеше исключительно европейским городом. Русской Одессе посвящено лишь несколько скупых строк (см. ниже), еврейской же Одессы, то самой Одессы легендарной Малой Арнаутской как будто не существовало. Европейская Одесса на страницах дневников противопоставлена России. Последняя начиналась для Олеши сразу же за пределами города, у станции Одесса-Малая [32] Там же. С. 48 . Одесса ассоциируется у Олеши с кораблем, морем, путешествиями, мечтами о далеких странах; Россия — с казенно-чиновничьим миром, с «затхлостью», «неподвижностью», «всеми приметами своими [Россия схожа] со зданием судебных установлений». Символ Одессы для Олеши моряк, символ России — обер-кондуктор: «…сама национальность [т. е. русская национальность — С.Б.] каким-то боковым сходством связанный …с попами, с портретом Александра III» [33] Там же. С. 48 . Само противопоставление моряка (символа свободы, путешествий и приключений) обер-кондуктору, прямая обязанность которого свободу ограничивать, недвусмысленно указывает на отношение Олеши к Западу, с одной стороны, и к России — с другой.

Проблема взаимодействия с русской культурой, русским (или русско-украинским) окружением возникает в связи с темой гимназии: «Россия — была гимназия и главный столп её — директор» [34] Там же. С. 50 . А гимназию Олеша, несмотря на успехи в учебе, недолюбливал. Он проклинал «необходимость учиться,… знать уроки» [35] Там же. С. 62 . Образ же сурового директора, олицетворявшего для Олеши некую грозную карающую силу, не раз возникает на страницах дневников. В гимназии же Олеша столкнулся со своими русскими и украинскими сверстниками. Вот что он писал по этому поводу: «Гимназия всовывала мне хрестоматию с изображениями русских мальчиков, бегущих с хворостинами по селу. Такие мальчики были и среди моих одноклассников. Это были помешанные на голубях мальчики. Они плохо учились, были невнимательны и тупы. Я ненавидел их… Им было чуждо все иностранное и вызывало в них смешливость <���…> не сельское, излюбленное классиками лето манило меня! Не детство Багрова-внука, не те забавы, образом которых были бегущие мальчики с хворостинами в руках, — вся деревенская русская национальная жизнь, всегда ходившая под ненавистным мне эпитетом «привольная» [36] Там же. С. 91–92 .

В дневниковых записях Олеши да и в его рассказах часто встречается эпитет «нерусский», «нерусское». Этот эпитет неизменно означает нечто яркое, красивое, необычное: «Книги в ярких нерусских обложках» [37] Олеша Ю.К. Зависть. Ни дня без строчки. Рассказы. М., 1989. С. 146, 141, 157 , «несколько удивительных подарков. Вероятно, это были нерусские игрушки», великолепная Дерибасовская, «красиво мощеная нерусским камнем», и даже зелень «нерусская» [38] Олеша Ю.К. Книга прощания. С. 101 . По аналогии можно предположить, что русское было для Олеши заурядным и пресным.

Помимо Одессы европейской, была и русская Одесса. Ей Олеша посвящает лишь несколько строчек, также неплохо иллюстрирующих авторское отношение к ней: в «русской Одессе» находились полковые казармы, «солдаты в черных мундирах с красными погонами гуляли с горничными». Что немаловажно, эта Одесса находилась «вдалеке от порта, у самой железной дороги» [39] Там же. С. 177 . И вновь мы видим противопоставление порта и связанной с ним символики (свободы, моря, путешествий) России. Иное дело Европа. Мечты о ней, восхищение европейской культурой едва ли не на каждой странице дневников. Олеше снится Краков [40] Олеша Ю.К. Зависть. Ни дня без строчки. С. 165 . Он сочиняет историю о своей воображаемой поездке в Париж [41] Олеша Ю.К. Книга прощания. С. 195–196 , и даже считает, что «взгляд на европейца» (!) может изменить к лучшему его жизнь [42] Там же. С. 56 . В симпатичных ему людях Олеша ищет близкое себе «западничество». Так о Маяковском, перед которым он преклонялся, Олеша пишет: «Пленительно было в нем то, что он знал Европу…пленительно было знать, что этот человек близок к замечательной культуре французской живописи и поэзии. Его первые стихи кажутся возникшими из французской живописи» [43] Там же. С. 135 . С той же чуткостью, с которой Олеша «улавливал» европейское в творчестве того или иного писателя, он замечал и неприязнь или недостаточное, с его точки зрения, внимание к Европе. К примеру, по его мнению, Чехов, которого, кажется, ещё никто не упрекал в излишнем «славянофильстве», не любил Европу. С точки зрения Олеши в творчестве Чехова мало европейских мотивов, а в чеховских письмах из-за границы видна неприязнь к Европе [44] Там же. С. 215 . Подобная оценка творчества и писем, кажется, уникальна. Не исключено, что Олешу, для которого Европа оставалась чудесной мечтой, покоробил обычный для чеховских писем насмешливый тон. Столь обостренный европейский патриотизм, очевидно, был связан с необходимостью жить в чужой этнической среде. Оказавшись в чужом этническом окружении, человек, внутренне отторгая чуждое себе, одновременно тянется к тому, что ему близко. В России Олеша особенно остро чувствовал свою принадлежность Европе, а потому идеализировал её, превращая в прекрасную сказку, мечтами о которой он и жил. Неслучайно, действие сказки «Три толстяка» происходит, несомненно, в Европе. Заметим, не во Франции или Германии, а именно в Европе.