V
С самого начала своей ссылки Салтыков делал попытки освободиться из нее, сам подавал заявления о разрешении ему служить в других губерниях, подавали просьбы и его родители о помиловании их блудного сына. За все время восьмилетней вятской ссылки Салтыкова таких попыток было восемь, и ни одна из них не увенчалась успехом [74] Почти все эти прошения напечатаны в статье М. Лемке «К биографии М. Е. Салтыкова», «Русская Мысль» 1906 г., № 1
. Только в начале 1853 г. ему был разрешен четырехмесячный отпуск в Тверскую губернию «для устройства домашних дел по случаю смерти отца его». Не помогали и ходатайства за Салтыкова местного губернатора Семенова и даже вятского жандармского генералмайора барона Тизенгаузена. Помогла лишь смерть его гонителя, Николая I, и начавшаяся эпоха либеральных реформ. Последним делом, завершенным Салтыковым в Вятке, было уже знакомое нам дело о беглом раскольнике Ситникове, которое он закончил к декабрю 1855 года; но уже 13 ноября этого года министр внутренних дел разрешил Салтыкову жить и служить, где он пожелает. Существует версия [75] Л. Спасская, «М. Е. Салтыков», «Памятная книжка Вятской губернии на 1903 г.» (Вятка 1908 г.). См., однако, статью Емельянова «Ссылка М. Е. Салтыкова», «Русская Старина» 1909 г., № 10
, что главную роль в освобождении Салтыкова сыграла жена генераладъютанта Ланского, приехавшего в середине 1855 г. в Вятку ревизором вместе с женой. Эта жена, Наталья Николаевна, по первому мужу Пушкина, двадцатилетием раньше была женою великого поэта.
Итак, после почти восьмилетней ссылки Салтыков был свободен и покинул Вятку в конце декабря 1855 года; последний рапорт его губернатору по делу о раскольнике Ситникове помечен 8 декабря [76] Салтыков уехал из Вятки на Рождестве 1855 года, получив «отпуск на 28 дней» с 24 декабря, как это видно из его формулярного списка («Труды Рязанской Ученой Архивной Комиссии», т. XXVI, вып. 1, стр. 47, Рязань 1914 г.)
. Перед Салтыковым снова открывались петербургские горизонты и возможность литературной работы, материалы для которой Салтыков бессознательно — а может быть, и сознательно — копил в течение всех долгих лет своего пребывания в глухой провинции. «Губернские очерки» не были еще им написаны, а если и были, то лишь в набросках, но богатый материал для них был уже собран не только в памяти, но быть может и в портфеле автора. С какими же итогами покидал Салтыков Вятку? Или, по крайней мере, какие итоги подводил сам он своей восьмилетней провинциальной жизни в ссылке?
Итоги были и положительные, и отрицательные. Из последних сам Салтыков подчеркивал одно обстоятельство, тесно связанное с жизнью в глухом провинциальном захолустьи: он опустился. Иронически говорит он сам о себе в автобиографическом очерке «Скука», написанном почти через год после окончания вятской ссылки, если не в самой Вятке: «Слыл я, кажется, когдато порядочным человеком; водки в рот не брал, не наедался до изнеможения сил, после обеда не спал, одевался прилично, был бодр и свеж, трудился, надеялся, и все чегото ждал, к чемуто стремился… И вот, в какиенибудь пять лет, какая перемена! Лицо отекло и одрябло; в глазах светится собачья старость; движения вялы; словесности, как говорит приятель мой, Яков Астафьич, совсем нет… скверно! И как скоро, как беспрепятственно совершается процесс этого превращения!» Конечно, эту бутаду не надо понимать буквально, но доля истины в ней несомненно есть, как доказывает подобное же автобиографическое место в этюде «Счастливец», написанном ровно через тридцать лет после этого.
Другой отрицательный итог вятской жизни, выяснившийся лишь впоследствии, был обстоятельством, глубоко связанным с личной жизнью Салтыкова. Он влюбился в дочь вятского вице-губернатора, Елизавету Аполлоновну Болтину, и вскоре после отъезда из Вятки женился на ней. Любовь эта и сама невеста под именем Бетси обрисованы в том же очерке «Скука», напечатанном менее чем через год после свадьбы. Неудивительно поэтому, что эта Бетси выведена в очерке в весьма идеализированных тонах; но очень характерно, что из последнего издания «Губернских очерков» Салтыков вычеркнул страницу, посвященную описанию этой любви, оставив лишь несколько слов, которых нельзя было выкинуть из песни. «То была первая, свежая любовь моя, то были первые сладкие тревоги моего сердца!» Память о первой любви осталась, но семейная жизнь принесла Салтыкову слишком много разочарований, раз он мог дойти до того, что так беспощадно выводил впоследствии в художественных произведениях свою жену. Выводил, правда, не как портрет, а как тип — знаменитый тип «куколки», столь ядовито нарисованный в целом ряде его произведений; но что прототипом «куколки» являлась Елизавета Аполлоновна Салтыкова — это было известно всем его близким друзьям, это ясно и из целого ряда позднейших писем Салтыкова.
Читать дальше