Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Хотя в примечании к Введению в «Пошехонскую старину» автор и заявлял категорически, что «автобиографического элемента в моем настоящем труде очень мало», но, как известно, заявление это является лишь довольно обычной «беллетристической отговоркой». Конечно, «Пошехонская старина» — художественное произведение, а не сухая автобиографическая записка, но в основу его положен семейный быт Салтыковых в имении Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии, в окружении крепостного быта той эпохи тридцатых годов XIX века. Анна Павловна Затрапезная из «Пошехонской старины» — конечно Ольга Михайловна Салтыкова, мать сатирика. Какое сильное впечатление осталось от матери на всю жизнь у Салтыкова, можно судить по тому, что не один раз выводил он ее в своих произведениях, с большей или меньшей художественной ретушовкой ее лица. Марья Ивановна Крошева из «Противоречий» (1847 г.) — первый легкий абрис; «Госпожа Падейкова» (1859 г.) — уже более подробный очерк; Марья Петровна Воловитинова из «Семейного счастья» (1863 г. — вошло в «Благонамеренные речи») — настоящий художественный портрет, являющийся однако лишь этюдом к ярко и сочно парированной Арине Петровне Головлевой («Господа Головлевы», 1875–1880 гг.). Наконец Анна Павловна Затрапезная из «Пошехонской старины» (1887–1889 гг.), — последний и наиболее законченный на ряду с Ариной Петровной Головлевой портрет все того же основного прототипа — Ольги Михайловны Салтыковой — последняя скончалась в 1874 году, и характерно, что немедленно после ее смерти Салтыков стал писать семейную хронику господ Головлевых — т. е. Салтыковых; первая глава этой хроники появилась в «Отечественных Записках» 1875 года (№ 10). Быть может не менее интересно отметить, что почти до самой смерти матери Салтыков находился под ее властной опекой; по крайней мере уже в 1865 году, будучи в Пензе «вторым лицом после губернатора», он между прочим писал Анненкову: «милая моя родительница засеквестровала все доходы с моего имения, я решительно оставлен теперь на произвол судеб и министерства финансов»…

От матери осталось сильное впечатление, от отца — почти никакого, по крайней мере в художественном творчестве Салтыкова он почти не отразился. Эпизодический Игнатий Кузьмич Крошин в «Противоречиях», столь же эпизодический старик Головлев в хронике Головлевского семейства, наконец старик Затрапезный в «Пошехонской старине» — случайные и беглые наброски, особенно по сравнению с выступающей всюду на первый план фигурой матери.

Наконец — остальные члены семьи, братья и сестры: их тоже мы видим в указанных выше автобиографических художественных произведениях Салтыкова. Иудушка, Степка — балбес, Павел Головлевы — в «Пошехонской старине» изображены еще детьми; но и еще дети, и уже взрослые все они, конечно, братья Салтыкова, который не пощадил некоторых из них в своих художественных зарисовках. Горше всего в этом отношении досталось брату его Дмитрию Евграфовичу, выведенному под именем Гриши в «Пошехонской старине» и под именем Иудушки в «Господах Головлевых». Не удивительно, что жена брата Салтыкова в позднейших своих воспоминаниях говорила о сатирике: «не могу простить глумления его над собственной семьей, а в особенности выставления на показ родной своей матери» [7] Воспоминания А. П. Салтыковой, «Русский Архив» 1907 г., т. И, стр. 386. . Действительно, Салтыков не пощадил свою семью, но все, что мы знаем о ней, подтверждает, что щадить тут было нечего. Детство Салтыкова было темное и беспросветное; тот «тяжелый характер», который стал его уделом, не случайно развился в этой тяжелой обстановке. Но о детстве этом говорить подробно нет необходимости, — достаточно еще и еще раз отослать читателя к «Пошехонской старине».

Мрачные сцены крепостного права — внешнее окружение; дикое семейное воспитание — та почва, на которой развивалась душа ребенка. Сам Салтыков подчеркивает тот «существенный недостаток, которым страдало наше нравственное воспитание. Я разумею здесь совершенное отсутствие общения с природой… Мы знакомились с природой случайно и урывками — только во время переездов на долгих в Москву или из одного имения в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно» («Пошехонская старина», гл. III). Это отсутствие общения с природой сказалось впоследствии на Салтыковехудожнике; нам еще придется коснуться вопроса о пейзаже в произведениях Салтыкова, — и мы увидим тогда, что на пейзаже этом явно отразилось то, что в детстве Салтыкова «все кругом было темно и безмолвно».