Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

За эти два года Салтыков напечатал на страницах «Современника» девять художественных произведений; вот перечисление их в хронологическом порядке:

Первые три рассказа, давшие своим общим заглавием название сборнику Салтыкова, вышедшему в середине 1863 года, нам уже известны по разбору этого сборника «Невинных рассказов» (см. гл. VIII); здесь остается сказать еще несколько слов о каждом из трех этих рассказов в отдельности. «Деревенская тишь», по содержанию своему явно примыкающая к давно брошенному Салтыковым циклу «Книги об умирающих», описывает гнетущую тоску крепостникапомещика, оставшегося не у дел после освобождения крестьян. Этот красочный очерк надо соединить, однако, не со старыми и заброшенными планами Салтыкова, а с будущими его произведениями, темы которых здесь намечены уже совершенно ясно. Мечтания помещика Кондратия Трифоныча о том, как вдруг «будущим летом во всех окрестных имениях засуха, а у него у одного все дожди, все дожди», как «окрестные помещики не соберут и на семена, а он все самдесят, все самдесят», как в его имении на месте паршивого кустарника «в одну минуту вырастает высокий и частый лес» — мечтания, которым Салтыков отводит целую страницу, через много лет отразились в знаменитых и совершенно тождественных по форме мечтаниях Иудушки Головлева («Господа Головлевы»), психологически неизмеримо более углубленных. Эта же нить протягивается от «Деревенской тиши» и к сказке Салтыкова «Дикий помещик» (1869 г.), с которой «Деревенскую тишь» связывает еще и сон Кондратия Трифоныча (он «сделался медведем»): в сказке «Дикий помещик» этот сон превращается в фантастическую явь. Небольшая частность: в «Деревенской тиши» действующим лицом выводится какойто «батюшкин брат», в беседе с которым Кондратий Трифоныч пытается разогнать щемящую скуку; этот «батюшкин брат» — несомненно произведение цензуры, а не Салтыкова, так как в одном месте рассерженный Кондратий Трифоныч обращается к «батюшкиному брату» с угрозой: «Ну, и ступай! ну, и пропадай! Только ты у меня смотри: ни всенощных, ни молебнов… нини!». Это показывает, что первоначально в тексте рассказа действовал не «батюшкин брат», а сам «батюшка», сельский священник, не пропущенный в таком виде цензурой.

Рассказ «Для детского возраста» — один из слабых очерков Салтыкова, который, повидимому, и сам сознавал это, так как, посылая его Некрасову, просил «печатать только в таком случае, если он не слишком уж слаб» [196] «Письма», т. I, № 24 . Этот рассказ вполне мог бы войти в серию прежних салтыковских «Губернских очерков», и сам Салтыков подчеркивает его «провинцильность» автобиографическою фразою о том, как он «благоденствовал в Вятке и процветал в Перми, жуировал жизнью в Рязани и наслаждался душевным спокойствием в Твери». Заслуживает, однако, упоминания одна, казалось бы, шуточная фраза, с которой автор обращается к детям, играющим вокруг елки: «Коля, мой друг! не отплясывай так бойко казачка, ибо ты не будешь советником питейного отделения! Скоро придет бука и всех советников оставит без пирожного!.. Митя не будет вице-губернатором! Скоро придет бука и всех вицегубернаторов упразднит за ненадобностью!». Если в первом обращении речь может итти об уже известном нам уничтожении откупов, то во втором имеется в виду, конечно, более решительное изменение судеб российской бюрократии. Нам уже известно всеобщее ожидание крестьянского восстания к лету 1863 года, и почти несомненно, что в приведенной шутливой фразе Салтыков совсем не шуточно под «букою» понимал восставший народ.

Третий рассказ, «Миша и Ваня», сопровождается подзаголовком «Забытая история» и возвращает нас к уже известному нам эпизоду из времен пребывания Салтыкова вице-губернатором в Рязани. В своем месте (гл. VI) мы подробно ознакомились с делом рязанской помещицы Кислинской, истязавшей своих крепостных, доведшей до самоубийства крепостную девушку Ольгу Михайлову и до попытки самоубийства двух мальчиков, Ивана и Гаврилу, которые зарезались столовым ножом, доведенные до отчаяния истязаниями помещицы. Все это мы находим теперь в рассказе «Миша и Ваня», написанном через четыре года после этой «забытой истории». Мрачный рассказ этот вызвал очень резкий отзыв цензора Пржецлавского, заявившего по начальству, что рассказ этот «описывает возмутительные черты жестокости и разврата бывших помещиков в их отношении к бывшим крепостным людям». Цензор полагал, что «очень неуместно и даже вредно разжигать страсти, и в освобожденном от гнета населении возбуждать чувства ненависти и мщения за невозвратное прошедшее»… По мнению цензора, «журнал истиннопатриотический должен был бы понимать это и воздерживаться от помещения подобных статей» [197] Архив председателя Спб. цензурного комитета В. А. Цеэ, № 59 (рукописи Публичной Библиотеки). Докладная эаписка цензора тайного советника Пржецлавского за № 18 от 24 апреля 1863 г.: «О трех первых книжках „Современника“ за 1863 г.». См. также «Исторический Вестник» 1911 г., № 9, стр. 980 . Быть может, имея в виду именно подобные отзывы цензуры, Салтыков попытался заранее обезвредить их в самом тексте рассказа, где о крепостном праве находится следующее место: «Теперь все это какойто тяжкий и страшный кошмар; это кошмар, от которого освободило Россию прекрасное, великодушное слово царяосвободителя… Кто же может утверждать, что такому порядку вещей не суждено было продлиться и еще на многие лета, если бы сильная воля не вызвала нас из тьмы кровавого добродушия и бездны ехидной веселости?». Быть может, впрочем, место это вызвано и не одними цензурными условиями, так как крестьянскую реформу Салтыков считал, несмотря на все ее темные стороны, единственным светлым пятном во всей эпохе преобразования шестидесятых годов. К тому же еще одно подобное место находится и в публицистических статьях Салтыкова, напечатанных в том же номере «Современника». Революционером Салтыков не был, несмотря на близкую свою связь с целым рядом радикально настроенных деятелей той эпохи и на свое участие в «Современнике» Чернышевского [198] Это верноподданническое место из рассказа «Миша и Ваня» было тогда же с осуждением отмечено радикальной печатью. Годом позднее появления этого рассказа, в острой полемической статье «Глуповцы, попавшие в Современник» («Русское Слово» 1864 г., № 2), Варфоломей Зайцев, нападая на Салтыкова, писал: «Зачем сами вы, почтенный муж, представлялись недовольным и делали вид, что чегото желаете?.. Ваше недовольство было будированием, да и не мне одному это известно, а всякому, кто с вниманием прочел, например, рассказ „Ваня и Миша“, имеющий солидарность с вашими фельетонами; но спрашиваю я вас, из-за чего же вы представлялись чающим и стучащимся?». — Об этой статье В. Зайцева еще будет упомянуто ниже (гл. XI) .