Однако причина обращения Мар к католической Польше была на самом деле не бытовой и не истерично-экстатической, а эстетико-психологической. Никакого реального отношения к Польше она не имела, но поскольку в обществе с патриархальными ценностями высшим проявлением женского страдания считается отвергнутая, безнадёжная любовь, то Мар и создаёт в жизни своих героинь ситуацию, при которой ответное чувство — преступно. Таковой в её сознании была любовь к католическому священнику, что и становится неистощимым источником трагедии. Делая своих героинь польками, писательница смогла предложить читателю тот крайний вариант психологических мучений, который обрекал женщину и на остракизм со стороны окружающих и на презрение со стороны возлюбленного. Поэтому в центре всех её произведений — всегда одна и та же героиня, о которой точно было сказано в одной из рецензий: всегда «привлекательная женщина, душевно одинокая, католически религиозная, чувственно взволнованная, социально непристроенная» [13] Русское богатство. 1917. N 8-10. С. 319.
.
Говорить о драматургическом наследии Анны Мар сложно: в арсенале драматурга всего две пьесы. Но если соединить со сценариями (по ним было поставлено 10 фильмов, а два из них — «Дурман» и «Смерч любовный» — опубликованы в журнале «Пегас» [14] Пегас. 1915. N 2; 1916. N 3.
), то можно утверждать, с точки зрения владения формой — она была опытным драматургом, тем более что и в созданном ею жанре carte postale (почтовая открытка) она нередко прибегала к диалогу как основному способу раскрытия сюжетного действия, сводя к минимуму количество описаний. Показательна в этом отношении её carte postale «Малиновый занавес», воспроизводящая встречу маньяка-убийцы с уличной женщиной. «Беспримесный» диалог усиливает чувство страха, подводит читателя к воображаемой сцене грядущего убийства, которого в реальном «пространстве» сцены так и не происходит, но читатель всё более и более начинает сопереживать девушке, не понимающей, к чему ведёт уличное знакомство.
К жанру carte postale относится и драматическая миниатюра «Голоса», где предельно сглажен национальный колорит (действие происходит, по-видимому, где-то за границей, в Швейцарии, может быть, о польских корнях героини можно только догадываться по отдельным намёкам), поскольку автор хочет донести до нас предельно сконцентрированное своё представление о «мужескости» и «женскости» в их типичных проявлениях. Перед нами партитура для двух голосов. Здесь в действующих лицах — Он и Она — не образы мужчины и женщины, и уж тем более не характеры, а концентрированное видение автором отношений мужчины и женщины, символический набор властно-потребительских практик, с которыми мужчина привык подходить к женщине. Правильно будет сказать, что перед нами гендерный стереотип (Он) и антистереотип (Она). И возникающий между этими «воплощениями» гендерных ролей диалог весьма красноречив.
Он в изображении писательницы — настойчив, навязчив, настырен, бестактен, делает всё возможное, чтобы завязать разговор со спокойно сидящей и рассеянно ему внимающей женщиной. Ремарки, сопровождающие его слова: развязно, легкомысленно, вкрадчиво, небрежно, нетерпеливо, беспокоясь, резко, раздражаясь, не слушая, жёстко, требовательно, беспокойно соображая, недоброжелательно, недоумевая, подозрительно, — резко контрастируют с характеристикой, которая даётся поведению женщины. Она отвечает (подчеркнём, только отвечает, в то время как он буквально засыпает её вопросами) задумчиво, спокойно, как бы про себя, тихо, просто, равнодушно, устало, рассеянно, усмехнувшись, иронически, пожимая плечами и т. п. Совершенно очевидно, что с мужчиной связывается модус агрессивности, а с женщиной — стремление эту агрессивность нейтрализовать. А если не удаётся нейтрализовать, то хотя бы самоустраниться.
Поведение женщины, на взгляд мужчины, необычно, поэтому Он, не получая с её стороны поощрения своим попыткам познакомиться, начинает выбалтывать те мысли, которые обычно принято скрывать. Принимая её за женщину лёгкого поведения, он проговаривается: «Мы всегда думаем дурно, если женщина сидит одна и?… отвечает на вопросы», «они — вещь, мы — покупатели. Если безделушка так изящна, как вы, мы не торгуемся». Поразительно, но он не понимает, что зашёл слишком далеко в своей откровенности, и не спешит исправиться, потому что уверен, что призван получать от этой жизни всё что захочет: «Я заработал бездну. Теперь хочу отдыхать, веселиться. Чёрт возьми, я заслужил это…». И даже когда позже выяснится, что он лжёт, что на самом деле у него в кармане всего 10 франков, что он вообще неудачник, это ни в коей мере не умерит его настойчивости и пыла, а лишь пробудит воспоминания о «маленькой голубоглазой куколке Люси», которая бросила его потому, что у него не было денег.
Читать дальше